Фёдор Алексеевич принял его в своём загородном дворе. Француз был огорчён и этого не скрывал. У него были верительные грамоты, подписанные самим королём-солнце — Людовиком XIV. Они там, у себя в Париже, полагали, что могущество Франции и её короля служит залогом осуществления всех её интересов.
— Но позвольте, маркиз, — говорил Головин де Балюзу, — мы весьма почитаем вашего короля, его царское величество лично выразил своё почитание в грамоте. Однако не можем же мы стать во враждебную позицию к нашим союзным государствам, каковыми являются Дания, Польша, Голландия, Англия и вот теперь королевство Пруссия, — с ним мы ведём переговоры. Пусть Франция блюдёт свой интерес, а мы не отступим от своего. Тем более что и ваш повелитель не склонен примыкать к нашему союзу против Швеции. Помяните моё слово: Карл Воинственный, как я его называю, ещё наступит вам на пятки, а то и на любимую мозоль вашего повелителя.
— У моего повелителя нет мозолей, — с обидою произнёс маркиз, не понявший иносказания.
— Бог свидетель, я не лобызал ни ступней, ни рук короля-солнце, — совершенно серьёзно произнёс Головин, — однако так говорится. Не сомневаюсь, что король держит в холе свои руки и ноги. А наш царь гордится своими мозолями — они у него изрядно загрубели и на руках, и на ногах. Он трудится, как простой плотник, а своими ногами отбивает версты в воинских походах.
— Да, я премного наслышан о трудовых доблестях его царского величества, — кисло улыбнулся француз. — Но ведь он уподобился простолюдину, а монарху не подобают столь низменные занятия.
— Его царское величество так не считает, — заметил Головин. — Он почитает всякий труд важным и желает дать пример в этом своим подданным. Известно ли вам, маркиз, что мой государь получает жалованье как простой служащий и восходит по ступеням воинской службы как простой гражданин. Ныне, например, он выслужил чин шаутбенахта.
— Невероятно! — воскликнул маркиз. — Об этом не пишут в Европе. Впрочем, что-то подобное я однажды прочёл в амстердамских «Новостях». Но там это было описано как некая причуда вашего государя.
— Не причуда, — возразил Головин, — он верен этому правилу своей жизни.
— Истинно ли то, что вы мне сейчас поведали?
— Можете не сомневаться, маркиз.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, — поднялся де Балюз. — Как всегда, беседа с вами доставила мне истрнное удовольствие и была содержательна.
Я очень сожалею, что моя миссия не увенчалась успехом и что на этом наши контакты, увы, обрываются.
— Как знать, любезный маркиз. У нас говорят: гора с горой не сходится, а человек с человеком непременно сойдутся. Каким путём вы намерены ехать?
— Ещё не знаю, — признался маркиз.
— Советую вам избрать путь через Киев. Вам будет дан эскорт — я об этом позабочусь, — заключил Головин.
Настал, однако, день, когда курьер вручил ему депешу государя. Пётр призывал его явиться в Гродно. Только что минули сороковины со дня смерти матушки, царь о том проведал и в своей депеше между прочим написал: «Слышу, что вы зело печальны о смерти материной. Для Бога извольте рассудить, понеже она человек была старый и весьма давно больной».
Но Головин был неутешен. Матушка была мудрой женщиной, она по воспитанию своему человек старого закваса и без колебаний приняла все новизны, пришедшие с государем. Поглаживая сына по бритой щеке, она приговаривала: «Ишь как хорошо, гладко, а то был точно козел заросший и такой бородою тряс, как козел». Советы её были всегда разумны, и он следовал им неукоснительно. Сыновья тоже оплакали бабушку, заботившуюся о них, как только могут бабушки.
В Гродно его приезда дожидались канцлер Речи Посполитой князь Радзивилл и коронный маршал Денгоф. Они привезли и подали царю мемориал в восьми пунктах по поводу заключённого недавно наступательного и оборонительного союза против Карла. Ответ на него должен был сочинить Головин.
«Верно ли и правдиво, — вопрошали поляки, — будет блюсти российская сторона свои союзнические обязательства?»
Головин отвечал: не может быть никакого сомнения — сверх обещанных ею 12 тысяч пехоты, почти всеми своими войсками и множеством денег помогать Польше не перестанет. Однако с польской стороны слабое чинится неприятелю противоборство, как видно по причине внутренних междоусобиц.