Узнав, кто перед ними, они дивились мастеровитости русского царя. Топор ему более пристал, нежели скипетр. Ишь, как ладно получается. Вот бы ты так и царством правил!
Дело шло к концу. Бот уже прочно стоял на козлах, поблескивая свежепросмоленными боками. На борту вывел крупными буквами: «Царица». Ясно, кому посвящён, кто его крестная мать — Екатерина, Катенька. Царица не по высшему избранию, а по сердечному соизволению.
Прокопали боту дорогу — берег круто спускался к воде. И вот судёнышко устремилось к своей стихии. Но парус обмяк — экая досада! Два грубых весла были заготовлены и на такой случай. По переброшенным шатким мосткам, опасливо поглядывая на воду, устремились первые пассажиры. Пассажиры? Нет, гуляющие. И Пётр, как галерный раб, налёг на вёсла. Он был счастлив.
Однако делу время, а потехе час. Потехи, впрочем, перевешивали, к досаде Петра. Перед отъездом своим учредил он Сенат, коему взамен князя-кесаря вручались бразды правления. И царь диктовал Шафирову: «Господа Сенат. Зело мы удивляемся, что мы по отъезде нашем с Москвы никакой отповеди от вас не имеем, что у вас чинитца, а особливо отправлены ли по указу на Воронеж новые полки, также и в Ригу рекруты, что зело нужно, о чём мы уже дважды к вам писали, исполнено ли то или нет...»
— Девять персон, а все молчуны, вот тебе и Сенат! — сердито выговаривал он, покручивая ус. — Стоило ли учреждать Сенат?! Девять голов именитых ни слова не исторгли. И вообще, стоит уехать из столицы, как всё там погружается в спячку. Статочное ли то дело?!
— От господина фельдмаршала Шереметева ведомость, — доложил Шафиров.
— Чти!
— Пишет тако: «...с кавалериею пришёл на Волошскую землю к реке Днестру. И хотя там неприятелей и татар было немало, однако же под местечком Рашковом погнутую реку безо всякого препятствия перешёл. И отбив их, пришёл близ Яс, резиденции волошских господарей, и послал туда бригадира Кропотова с сильною партией для принятия господаря волошского князя Дмитрия Кантемира».
— Отписать ему надобно, каково блюсти себя в той земле. Пиши: «При входе же в Волоскую землю заказать под смертною казнию в войски, чтоб никто ничего у христиан, никакой живности, ни хлеба — без указу и без денег не брали и жителей ничем не озлобляли, но поступали приятельски».
А король Август всё оттягивал и оттягивал деловые переговоры, ради которых, собственно, Петру пришлось сделать немалый крюк — Ярослав был в стороне от его пути. Пиры следовали за пирами, ассамблеи за ассамблеями.
— Когда же это кончится?! — досадовал Пётр. — И так столь много времени потеряно!
Август же был беспечен. Вместе со шляхтою он привёз в Ярослав свой походный гарем, фрейлин, камеристок и прочую обслугу двора его августейшей супруги Христины. Правда, королева была, пожалуй, чрезмерно снисходительна и покорно терпела шалости своего супруга. Она, впрочем, сложила с себя титул королевы и именовалась просто курфюрстиною.
— Моя терпит все альковные забавы, и твоя должна терпеть, — без обиняков заявил Август.
— Катенька всё стерпит, за то её и взял за себя.
— В таком случае тебя ждёт моя фаворитка. Кстати, она прекрасно говорит по-русски.
— Да ну? — искренне удивился Пётр.
— А вот увидишь, — пообещал Август. — Тебе предназначена отдельная спальня, таково условие, и наши супруги должны беспрекословно его принять.
Без особой охоты шёл Пётр в приготовленную для него опочивальню. Ох этот Август! Опять Катинька станет пенять ему. Она ли не послушна всем его желаниям, которые становятся всё изощрённей? Разве какая-нибудь другая женщина может ему так угодить?
— Может, и не может, а всё ж надобно переменять блюдо, дабы сравнить и дабы не приелось. Тут и любопытство — а вдруг? — тут и надежда, и ожидание чего-то неиспытанного. Тут, наконец, и распирающее желание.
Она скользнула в его постель, когда он уже изнемог ожидаючи.
— Вы такой большой и такой сильный, — испуганно прошептала она, когда Пётр притянул её к себе. — Вы слишком нетерпеливы... Погодите же, ваше вели...
Слово оборвалось у неё на губах. Гибкое тело было податливо, и она лишь вскрикивала, когда он слишком грубо входил в неё. А он и не церемонился: всё было внове и всё было испытано. Он было обмяк, но она не давала пощады. Так что временами и ему хотелось освободиться.
— Я дам вам отдохнуть, — неожиданно прониклась она, — а уж потом совершу с вашего разрешения, разумеется, путешествие по вашей царской необъятности.
Хрупкость её была кажущейся. В этом малом теле обитала большая женская плоть и сила. Его Катеринушка была куда телесней, куда мощней, но эта ни в чём не уступала ей.