— Ну, что скажете, господин царь? Довольны ли вы вашим жилищем?
— О, милостивый государь, вполне доволен и приношу вам благодарность от всего сердца.
— Я поместил вас здесь потому, что здешние верфи, находящиеся под началом адмирала Бернбоу, признаны высококлассными. Отсюда вы сможете делать выезды в разнообразные места, куда повлечёт вас ваша любознательность. Я приказал составить список таких мест и представить его вам.
— Я желал бы осмотреть Королевский монетный двор...
— О да, он заслуживает вашего внимания прежде всего потому, что им управляет наш замечательный учёный сэр Исаак Ньютон. Недавно там установлена новая машина для чеканки монет, весьма совершенная, как утверждает сэр Ньютон. Вам будет полезно это знакомство.
Великому сэру Исааку шёл пятьдесят шестой год, Пётр годился ему во внуки. Лицо его поражало своим благородством, а речь — неторопливостью и обстоятельностью. Пришлось прибегнуть к помощи переводчика: Пётр забросал его вопросами.
— В школе я был плохим учеником, — без тени смущения признался он Петру. — Вместо того чтобы вникать в науки, я мастерил игрушки, разные там самокаты и другие безделки. Мне задали порку, и после неё я как бы образумился... А вас не пороли, мистер э-э-э Питер?
— Поднять руку на царевича никто не смел, в том числе и мои учителя. Впрочем, я и не давал особого повода, — ответил Пётр.
— Ну и слава Богу. А мне, между прочим, приходилось туго: моя матушка рано овдовела, и в доме был худой достаток. Кормились мы от коровы, от земли, мне приходилось заниматься продажею молока и сыра. Но я был плохим продавцом, и в то же время меня тянуло к науке. Видя это, матушка смягчилась, и я поступил в университет в Кембридже. Но из-за бедности мне пришлось прислуживать богатым студентам, а таких было большинство. Вас ведь не от бедности тянет в науку? — неожиданно спросил он. — Я слышал, что вы не чураетесь чёрного труда. Правда ли это? Не могу представить повелителя величайшей страны в роли плотника...
— Отчего же, господин Ньютон. Я могу уподобить государство большому кораблю. Чтобы управлять им, нужны и уменья, и знания, быть одновременно и матросом, и рулевым, и марсовым, и шкипером, и навигатором, и плотником, коли нужно заделать течь. Словом, надо овладеть всеми ремёслами.
— Разумно, разумно. Увы, не все потентаты следуют вашему примеру. Почти все они живут на счёт своих подданных и их труда. Я же достиг всего своим трудом. Но где лежит начало вашего учения?
— В Псалтири, сэр Ньютон. Вот мой университет. У нас в Москве иных нету. Так что пришлось мне положиться на самого себя.
— Это похвально. И я рад, что судьба свела нас. Я готов напитать вашу любознательность.
И Ньютон стал водить Петра и его спутников по Монетному двору, показывая и объясняя устройство штампов для чеканки монет последнего образца. Попутно он рассказывал и о своих трудах по математике, которую он поименовал матерью всех наук, по оптике, по механике, о своей теории всемирного тяготения.
Ему пришёлся по душе Меншиков с его ненасытным любопытством. Он дивился тому, что обычный свет состоит из семи цветов. И Ньютон, создавший теорию преломления света, показал это наглядно с помощью призмы.
Петра же интересовало всё. Он дивился широте ньютоновых интересов и открытий и с почтением взирал на его том «Математических начал натуральной философии».
— Непостижимо! — воскликнул Пётр, когда Ньютон подвёл его к созданному им телескопу. — И всё это один человек!
Судьба столкнула его в величайшим умом своего века, умом, вырвавшимся за его пределы. Он ощутил громадность всех открытий Ньютона, но был не в силах их постичь, как были не в силах постичь их и современники великого учёного. Но взять то, что можно было из его практики, Пётр постарался. Это прежде всего касалось монетного штампа. Он давно замыслил поставить в Москве монетный двор и даже указал место для него за Казанским собором на Красной площади. Теперь только следовало заказать машины для этого двора.
У него было мелькнула мысль зазвать Ньютона в Россию, положив ему великое награждение. Он хотел, чтобы Москва блистала знаменитостями, чтобы сколько-нибудь известные Европе люди были в службе его царского величества. От имени царя таковые предложения делались всем тем, с кем он встречался: профессору анатомии Рюйшу, Антони ван Левенхуку... Они были с благодарностью отклонены, эти его предложения. Но странная робость сковала язык Петра. Он глядел на изборождённое морщинами лицо учёного и думал: нет, слишком глубоки его корни на этой земле. Вырвать их значило бы погубить жизнь...