Роман с Летицией недолго длился.
— Сыт я ею, — признался он Брюсу. — Ублаготворён. Утолил голод телесный. Вот передай ей сей кошель с гинеями.
Летиция, пересчитав монеты, осталась недовольна:
— Скажите своему господину, что царь московский мог бы быть щедрей. Тут всего пятьсот гиней.
Брюс передал. Пётр поморщился и буркнул:
— Я пятьсот гиней заплатил искуснику художеств за портрет мой. А она никакого искусства не показала, токмо то, что я ей навязал. С неё за то бы взять.
Четыре с небольшим месяца провёл Пётр с волонтёрами своими на Британском острову. Итоги были подведены. Счёт им представил адмирал Бернбоу, в особняке которого они квартировали.
Адмирал обратился к королю с жалобой, прося о возмещении убытков. Перечень повреждений утрат и разрушений был велик и занимал несколько страниц. Были испакощены пол, стены и потолок, переломана вся мебель, не исключая кроватей, столов и стульев, в негодность пришли все постельные принадлежности, а также ковры, разбиты рамы картин и повреждены сами полотна... Разрушения коснулись парка, его аллей и даже лужаек.
«Ваше величество можете сами убедиться, сколь варварски обошлись московиты с моим имуществом. Я оцениваю ущерб, нанесённый ими, в 320 фунтов стерлингов...»
В ту пору это были великие деньги. Они, разумеется, были выплачены.
27 апреля 1698 года московские гости Лондона высадились в Амстердаме.
Глава одиннадцатая
СЛОВО — ОЛОВО...
Золотые яблоки в серебряных сосудах —
слово, сказанное прилично. Золотая серьга и
украшение из чистого золота — мудрый
обличитель для внимательного глаза,
не вступай поспешно в тяжбу: иначе что
будешь делать при окончании, когда соперник
твой осрамит тебя? Веди тяжбу с соперником
твоим, но тайны другого не открывай.
Неблагодарный есть человек без совести,
ему верить не должно. Лучше явный враг,
нежели подлый льстец и лицемер;
такой безобразит человечество.
Всё сделанное в тайности и неправедно рано или поздно, но непременно открывается. А иной раз обращается против самого тайноумыслителя.
Не успел Пётр возвратиться в Амстердам, как Фёдору Головину поведали, что цесарь австрийский ведёт переговоры с султаном о заключении мира. Да не простого, а Вечного. А это было против прежнего уговору.
Конечно, цесарь и Вена много претерпели от турок. И кабы не король Ян Собеский, сей доблестный воитель, захватили бы они Вену. Он бивал османов и под Хотином, и в иных местах. Ныне же король Ян в бозе усоп, и некому дать отпор нечестивцам врагам Христова имени...
Но вот откуда Пётр не ожидал удара, так это от короля и штатгальтера Вильгельма, столь высокочтимого: выяснилось, что он выступил посредником в мирных переговорах с турками. И Венецианская республика откатилась от противотурецкого союза. Ну, а где конь с копытом, там и рак с клешней: Генеральные штаты тож вели в тайности переговоры с турками.
Да и будоражащие вести из Москвы не давали покоя. Четыре стрелецких полка собирались идти походом на столицу. Правда, бояре спохватились да и снарядили ополчение под начальством испытанного воеводы Алексея Шеина. Испытан-то он испытан, да не было бы худа — так думал Пётр. Но легкомысленный Лефорт его успокаивал: там князь Борис Голицын, там Патрик Гордон, там Преображенский полк и другие полки, верные его царскому величеству.
Легко потерять голову, но лучше её найти. Головою был Головин. И Пётр часто повторял свою присказку: «Головин — голова, а Головкин — головка». Гаврила не обижался, он был необидчив и Петру предан аки пёс. За эту преданность Пётр его и ценил. Пока что он был в небольших чинах, но царь готовил ему знатное место — канцлера. А в подканцлеры ему намеревался дать кого-нибудь поголовастей. Дабы Головкину был почёт, а его помощнику — дело: преданность Пётр ценил более всего, ну а дело он всегда мог поправить и управить, как следовало быть.
Конечно, поначалу канцлером он видел Головина. Он тоже предан да и башковит. Но Фёдор отчего-то уклонялся, говорил: достало с меня Посольского приказа. В самом деле: пост важнейший. Там нужен человек деликатнейший, нимало не упускающий государственного интереса.