Свечи в канделябре горели ровно, и она предстала перед ним вся, в переливчатом платье, не скрывавшем её формы. Он тотчас вспомнил Аннушку Моне. «У неё тоже были русые волосы до плеч — видно, распустила косу, — подумал он, — удлинённый овал лица и бархатистая кожа. Все красивые женщины похожи одна на другую», — мелькнуло у него в уме. Но эта была несколько тоньше Аннушки и ростом выше.
— Я пришла, мой господин, — прошелестела она. — И счастлива, что буду услаждать тебя, как ты похочешь.
И неуловимым движением сбросила с себя платье — под ним ничего не было. Пётр мгновенно вспыхнул. Вся плоть его напряглась. Он ждал, не в силах произнести ни слова. Да и какие слова были нужны при такой прелюдии?!
— Иди, — наконец выдавил он. И она скользнула в постель, обхватила его голову руками и прижалась к нему горячим телом.
О, да, Август быль прав, назвав её великой искусницей в любви. Не он понукал её, а она его понукала. И желание его было столь велико, а напряжение столь сильно, что он, войдя, почти мгновенно извергнулся. И отвалился в изнеможении.
— Погодим, мой господин. Ты слишком поспешил. Но ничего, я тебя воскрешу. Мой повелитель Август тоже, бывало, мгновенно опадал. Но я — опытная наездница.
И она засмеялась. В темноте лицо её светилось.
— Как тебя зовут, женщина? — полушёпотом спросил Пётр.
— Графиня Виола фон Кнабе.
Пётр приподнялся.
— Так ты графиня? Я хотел бы увезти тебя с собой. — Он произнёс это не раздумывая. Она бы оставалась при нём и, как знать, может, стала бы его постоянной подругой. Женой? Нет, эта мысль не приходила ему в голову. Утехою? Аннушка поблекла в его сознании.
— Неможно, мой господин, — произнесла она и прижалась к нему губами. Они были горячи, но в следующий момент её змеиный язычок словно бы заполнил его всего, затуманил сознание. И он снова почувствовал желание. — Неможно, — повторила она, опалив его своим дыханием, — мой повелитель Август не позволит. Он говорит, что я ему нужна как образец женщины. Для сравнения. Он считает, что пока я вне сравнения. А уж он-то знает толк в женщинах, — с некоторой гордостью произнесла она.
У него были считанные мгновения для того, чтобы подумать, как они, эти европейские женщины, свободны в своих чувствах, в своих проявлениях. Как раскрепостил их здешний воздух, здешняя земля. Но ведь религиозные уставы так же строги здесь, как и на Руси. Однако сознание совсем иное...
Тем временем и руки, и губы её пребывали в непрестанном сладостном движении. Она обследовала губами и руками все уголки его протяжённого тела, и он безвольно отдался этим ласкам. Да и можно ли было им противостоять? А потом губы её, почувствовав прежнюю упругость, влажным сладостным объятием поглотили его, а язык пребывал в движении, вызывая дрожь во всём теле.
Но она не давала ему излиться, выжидая, совершенно точно угадывая, когда надо приостановиться.
Пётр уже не владел собой. Он был всецело в её власти, он безвольно отдавался ей, а вовсе не она ему. И когда он окончательно изнемог и не было сил даже повернуться, а истома, сковавшая всё его естество, смежала глаза, она вдруг выскочила и зашлёпала босыми ногами по полу. Дверь скрипнула, и она исчезла, словно это было некое видение. А он мгновенно уснул.
Пётр проснулся довольно поздно. На устах его было имя Виолы. Где-то она сама? Он встряхнулся, отгоняя видение, и кликнул денщиков. Но вместо них явился Пётр Шафиров, переводчик.
— Ну чего тебе? — недовольно спросил Пётр. Всё его естество ещё пребывало во власти женщины, графини Виолы. «Вот ведь Бог дал такое плотское вьющееся имя, она и в самом деле обвилась вокруг меня, — думал он. — Чистый вьюнок!»
— Ваше царское величество, — начал он, растягивая слова, — его королевское величество ожидает вас для трактования политичного.
— Скажи там: скоро буду. Мол, ещё в постели.
«Да, проспал долгонько, — размышлял он, одеваясь. — Немудрено: эк она меня возила, вовсе голову потерял. Спрошу Августа, не отпустит ли он её».
Август встретил его обворожительной улыбкой. Он был прост в обхождении, но вместе с тем обладал той непринуждённостью и свободой, которые пленяют всех от мала до велика.
— Доволен ли ты, брат Пётр, нынешней ночью?
— О, премного доволен, — отвечал Пётр.
— А ведь ты был вовсе не с той женщиной, которую сам выбрал, — продолжал Август с лукавой улыбкой.
— Нет? Ну да бог с ней, эта уж больно хороша. Не отпустишь ли ты её, брат Август?
— Так ведь она жена моего церемониймейстера. Он, правда, довольно немощен, но исправляет свои обязанности достойно. У неё к тому же трое детей мал мала меньше.