— Колбасу не завезли, поэтому бутерброды с сыром. — Гонза жестом фокусника сдернул с тарелки голубую салфетку. — Тададам! Ну чего ждешь? Вставай уже. В постель — это не значит, что надо крошить хлебом на простыни.
— Гонза, — Наташка встала на ноги и выпрямилась. — У тебя есть женщина?
Он тут же замер, осторожно опустил салфетку обратно.
— Какая?
Наташке захотелось ему врезать. То ли за отсутствующий вид, который он принял, то ли за собственную боль, накатившую, когда его лицо растеряло безмятежность и озорство, становясь прежней маской.
— Женщина, с которой ты спишь, — упрямо процедила Наташка сквозь зубы.
— Да, — без промедления ответил Гонза, вытягиваясь напротив. Так они и стояли — прямые, со вздернутыми подбородками и крепко сжатыми губами.
— Одна?
— Да.
— Почему я ее не видела?
— Она приходит тогда, когда нам обоим хочется встретиться.
Наташка медленно выдохнула, отворачиваясь. Неужели она и правда считала, что между ними возможна какая-то связь?
— Очень удобно, правда? — привычка удерживать в голосе изрядную долю сарказма, к счастью, не подвела. — Все мужчины предпочитают такие отношения — захотелось, встретились, пообщались, разбежались в стороны. Простое удовлетворение естественных потребностей. Никаких тебе обязательств, никаких привязанностей, чужих проблем и радостей. Современно и комфортно.
— Нас обоих это устраивает. Я не скрывал, что ничего большего не планируется. Да ей и самой больше ничего не нужно.
— Ну конечно, ты же у нас честен до зубовного скрежета. Наверняка все сразу расставил по местам! И, конечно, выбрал себе полную дуру, которая готова и на объедки бросаться, только бы не одной.
Наташке даже стало ее жалко. Сколько она навидалась таких неуверенных в себе слабых баб (слово женщина к ним неприменимо), которые судорожно держались за какого-нибудь морального садюгу, свято веря, что лучше такой мужик, чем вообще никакого. Которые ради ласкового слова горы свернут. И навидалась не меньше тех, которые, прибитые телевизионной свободой отношений, рады хотя бы тому, что мужик готов встретиться с ними больше одного раза, пусть и без намека на серьезные отношения.
И все равно каждая из них верила, что однажды ее герой передумает и поймет, что семья, где она станет его женой, и есть единственное настоящее счастье.
— А ты, конечно, иная, — с пониманием кивнул Гонза.
Наташка зло вскинулась. Ей всегда хотелось быть иной, дай ей хоть кто-нибудь такую возможность! Конечно, большинство людей считает, что это все отмазки и желающий вести себя безупречно всегда найдет способ вести себя безупречно, даже под дулом пистолета, потому что лучше сдохнуть, чем отречься от своих убеждений, но Наташка не была святой — она осознавала пределы своих душевных возможностей. Невозможно вечно подставлять другую щеку. Это слишком больно и совершенно бесполезно.
— А ты, конечно, знаешь, какая я, — сказала она вместо этого.
— Конечно. Чего тут знать? Вы все одинаковые.
— Ну, завелся!
— А ты к тому же слышишь зов.
— И что?
Гонза зло растянул губы.
— Как можно серьезно воспринимать того, кто тупо жаждет хлеба и зрелищ? Набитого живота, телесного ублажения, в общем, халявной экскурсии в райские кущи?
— Прекрати говорить загадками! И хватит сравнивать меня со всеми остальными!
— Правда? — его брови дрогнули. — Позволь сообщить тебе кое-что потрясающее. Ты — такая же, как все остальные. И когда Гуру тебя позовет, ты пойдешь за ним, как на поводке. Как вы все ходите!
Наташка не понимала, о чем он говорит, но считала необходимым немедленно возразить.
— А если нет?
— О… — неожиданно Гонза протянул к ней руку и расчетливым жестом коснулся щеки. Его голос звучал очень нежно. — Тогда я признаю, что ни черта в устройстве нашего мира не понимаю.
— Признаешь, что туп как пробка?
— Легко. — Однако усмешка с его лица тут же исчезла и он отдернул руку. — Только забудь. Тебе слабо.
— Знаешь что? — Наташка внезапно успокоилась. — Мне вдруг жутко захотелось это сделать! Знаешь, зачем? Только для того, чтобы потом красиво послать тебя в глубину веков! Чисто чтобы насладиться видом того, как ты обламываешься! Чтобы всласть позлорадствовать!
— Ну так сделай это! — вызывающе, но удивительно тихо ответил Гонза.
Наташка зло дышала, хладнокровно прикидывая, как бы еще его опустить. Осадить жестоко и бессмысленно, одернуть, как надоевшего прилипчивого щенка. Нечасто у нее возникало желание сделать живому существу больно, потому что ей было на всех плевать. Но сейчас ей этого хотелось, и появившаяся зависимость пугала ее до смерти.