— Он, конечно, — буркнул Пялер. — Только как теперь работать? Что со сборкой? Станки не наладить… Боюсь, план провалим!
— Хватит охать, это не проблема! Час себе накинем сверхурочно — не по пять часов работать будем, а по шесть в день. Или, там, по семь. Не страшно. Сборщикам поможем. Без конвейера, конечно, неудобно, но что делать! Справимся вручную.
— Правильно, Краслен! Быстрее б только этого Иуду Аверьянова поймать да обезвредить.
— А вы вот что: притворяйтесь, будто верите ему. Пускай он себя выдаст новым преступлением — за руку поймаем! Жаль, конечно, что опять нам что-нибудь испортит… Но что делать!..
— Да не он это. Не он. Не Аверьянов, — заявил вдруг Новомир.
— А кто, по-твоему? — с недоверием спросил у него старший из трех братьев.
— Я не знаю. Но не Аверьянов. Ведь вредители, они должны скрываться, маскировку применять, а этот больно наглый!
— Может, и не он, — сказал Краслен.
— Нет, он! — вскричал Пятналер.
Изо рта его упала папироса, вся разжеванная.
— Следствие решит… — парировал Кирпичников. — У нас по Конституции никто не может быть виновным, покуда не доказали. А ты его уже и расстрелять готов, приятель! Даже подозрительно…
— Ах вот что! Ты меня подозреваешь?!
— Я-то, может быть, и нет. Но где ты был вчера вместо собрания, товарищи не знают. Где, скажи-ка!
— Где! Не ваше дело, черт возьми! Ты лучше бы, Кирпичников, пригляделся к своей девке! — возмутился Пятналер.
Он вскочил со стула и собрался подойти к Краслену, чтобы решить дело кулаками, но был схвачен за руки братьями.
— Ты Бензину оскорблять мою не смей, слышь? Ясно? — Краслен поднялся с кровати. — Я всем прямо на собрании объявил, что в ней уверен. А вот братья твои что-то промолчали про тебя… Наверно, если б кто-то честный не сказал, то так бы и молчали перед всеми о твоем, дружок, отсутствии?
— Язык попридержи!
— Ты, слышь, Краслен… Ты бочку не кати на нас… Сумеем друг за друга постоять-то!
— Если бы я не был коммунистом, я б тебе, Кирпичников, морду набил!
— Парни, вы чего? Не ссорьтесь лучше, — попросил соседей Новомир.
— Молчи, сопля!
— Кликуша! Паникер!
— Какой я паникер вам, что болтаете?!
— Ну а кто, по-твоему, вредитель? Кто? Давай, скажи, защитник Аверьянова!
— Совсем с ума сошли… Какой я защитник… Просто сказал, что…
Дверь открылась.
— Гутен так! — сказал красивым басом Шариков-Подшипников.
Появление поэта разрядило обстановку. Он скинул кожанку, берет метнул на вешалку, конечно, не попал, довольно улыбнулся, плюхнулся на стул и стал снимать ботинки. Огляделся.
— Вы тут, часом, не ругаетесь?
— Маленько дискутируем, — ответил примирительно Краслен.
Поэта все соседи очень уважали, и ругаться при нем было как-то некультурно. Делер и Пятналер застучали маленькими ложечками в чайных стаканах. Краслен опять занялся изучением четвертого по счету иностранного. Новомир полез в сундук и зашуршал там номерами «Техники и жизни». Пялер после долгого молчания сообщил:
— А ну-ка, братцы, почитаем объявления! Ох, как я люблю их…
И принялся декламировать:
— «Федосеевский стройкомбинаттрест срочно приглашает мастера по производству марсельской черепицы»… «21 мая в ДК Бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев состоится вечер встречи ветеранов общества „Долой стыд“»… «В отъезд на полуостров Дальномерзлый приглашаются: инженер-угольщик и инженер-нефтяник»… «Бумтресту нужны паровые машины в 700 лошадей»… «Новая комедия в „Геракле“ — „Модный трактор“. Режиссер Бабусин-Минский. Картину иллюстрируют гармонисты». Слышишь, Делер? Гармонисты! Я бы поглядел такую фильму…
Когда улеглись, Краслен долго, до трех часов ночи, ворочался. Все думал о ссоре с соседями — это случилось впервые. Чертов вредитель! Он портит не только станки, но и дружбу.
Вновь и вновь Краслен пытался вычислить преступника. Перебирал в голове варианты, улики, кандидатуры, подозрительные моменты… И вдруг понял — вредитель с ним рядом. Вредитель под маской рабочего, честного парня (девчонки?) тут, близко, и скоро Краслену придется почувствовать боль оттого, что он так горько ошибся в мнимом товарище! Стало заранее больно. Немножечко страшно. Кирпичников вновь стал обдумывать, много ли шансов имели соседи, друзья и приятели, чтоб заложить злополучную бомбу. Примеривал платье шпиона на каждого. Думал о том, как же прав был Никифоров: время свершений, опасности, подвигов, битв не закончилось. Надо быть сильным и смелым. Не спать. Не зевать. Не давать себе слишком уж верить другим. Ведь пока коммунизм на Земле не построен, пока есть буржуи, министры, фашисты и прочая нечисть — нельзя расслабляться.
4
Проснулся он в двенадцатом часу. Это ж надо! Не почувствовал, что рассвело, не услышал ни утреннюю музыку по радио, ни того, как возились соседи. Даже завтрак проспал. Хорошо хоть, что Краслен работал во вторую смену: не с восьми, а с часу.
Соседи уже ушли. На столике валялась вчерашняя газета с сообщениями про бойню в Чунчаньване и про марокканскую кобылку. Сверху помещались два стакана в подстаканниках и чей-то портсигар. Мусорная корзина была доверху забита скомканными чертежами. Краслен оделся, вышел в коридор, откуда доносились звуки марша — бодрого и яркого, какого-то светящегося, что ли.
Прямо перед дверью в его комнату на белом полу лежал огромный лист ватмана. По нему, передвигая вырезки журналов и газет, ползал художник. Со своим коллажем, места для которого в жилой комнате не хватало, он возился уже пятый день.
Сверху, из спортзала, слышалось, как мяч бьется об пол, как кто-то прыгает, как весело скрипят спортивные снаряды. Снизу раздавался детский крик — там были ясли. Через окна в полный рост струился свет, и было видно, как на внутреннем дворе, построившись рядами, дошколята, дети комбинатовцев, в одних трусах и майках делают гимнастику.
Мимо шел по пояс голый Революций. Бросил:
— Ба! Да ты небось едва проснулся! — И в шутку хлестнул Краслена полотенцем. — Слышал?
— Что?
— «Что»! Эх ты, соня! Да в Шармантии в правление союза переплетчиков двух наших нынче выбрали! Ну, в смысле, коммунистов! Наконец-то! Обошли-таки буржуйских болтунов!
— А… Это здорово…
— Сегодня в стенгазету напишу. Ну ладно, некогда. Увидимся еще!
Люсек исчез. Краслен пошел, умылся («Интересно, как у пролетариев Шармантии дела с водоснабжением и зубным порошком? Наверняка не хватает»). Оставалось полчаса до выхода на смену, так что начинать какие-то серьезные занятия — например, идти в бассейн жилкомбината, или, там, в библиотеку, или в музыкальную комнату — бесполезно. В столовой завтрак уже кончился, обед не начался: там делать было нечего. Кирпичников решил пойти на верхнюю террасу: прогуляться, глянуть на коллекцию тропических растений, разводимых юнкомами.
Отсюда, с тридцатиэтажной высоты, открывался превосходный вид на улицу. По мокрой, только что политой и поэтому блестящей мостовой текли людские реки. Лето, кажется, вошло в свои права. В одежде пешеходов преобладали белый и серебристый цвета. На фоне светлых зданий, полностью лишенных глупых украшений и прекрасных своей гладкой лаконичностью, на фоне столь же светлой мостовой из искусственного камня, под лучами бодрого, воинственного солнца зрелище спешащих по делам свободных людей рождало ощущение чего-то очень чистого, правдивого и ясного. Нет, конечно, были тут и яркие цвета: флажки на зданиях, тюбетейки, зелень на газонах. Эти красочные пятна лишь подчеркивали царство чистоты и белизны. Наверно, если бы Краслену встретился какой-нибудь рабочий с головой, отравленной фашистской или просто буржуазной пропагандой, то Кирпичников пришел бы с ним сюда, на комбинатскую террасу. Показал бы ему сверху жизнь красностранцев. И рабочий, разумеется, не смог бы не поверить в коммунизм. Его бы впечатлило, покорило, восхитило все вокруг: и махолетчики, все время проплывающие в воздухе, и шелест шин автомобилей — самых мощных в мире, и блистание солнцеуловителей (источников энергии), и зрелище высоких труб заводов с поднимающимся дымом, и шумящий геликоптер, приземлившийся на крыше женского крыла жилкомбината…