— Который час?
— Десять.
Одно утро позади.
— Почты нет?
— Только газеты.
— Там есть?..
— Да. Вскрытие показало, что он умер в обмороке. От эмоций, а не от удушья.
— Это не имеет значения.
— Кто знает, убийцу могут обвинить только в насильственных действиях, повлекших за собой смерть. По крайней мере, мне так кажется.
— Для нас, во всяком случае, ничего не меняется, — заключил Лепра.
— Может, все-таки поздороваешься? — сказала Ева.
— Доброе утро.
Они позавтракали на кухне. У них не было сил нести чашки и приборы в гостиную.
— Ну вот, мы как старые супруги, — сказала Ева. — Представь себе, что эта сцена повторяется ежедневно в течение двадцати или тридцати лет. Ты бы выдержал?
— Почему же нет?
— Нет, Жанно. Не насилуй себя. Почему ты всегда бежишь от очевидного? Мой муж был точно таким же. Он кидался за каждой юбкой и в то же время упрекал меня в неверности. Логики никакой ни у одного, ни у другого.
Лепра рассеянно слушал ее, подавляя зевоту. В это утро Ева казалась ему почти чужой. Он впервые размышлял о том, какая система защиты ему наиболее выгодна. Во-первых, надо настаивать на убийстве из ревности — это судьба, а судьба неумолима. И преступник — лишь заблудшая овца.
— Ева, — прошептал он, — я хочу задать тебе один деликатный вопрос. Но обещай мне, что ответишь спокойно… Не рассердишься… Помнишь фразу с последней пластинки? «Когда будете ее допрашивать, она вам все объяснит».
— Ну?
— Это правда?.. Ты действительно все объяснишь?'
Ева поставила чашку.
— Естественно, — сказала она. — Все. А что? Тебя это пугает?
— Нас будут допрашивать по отдельности. И если наши показания не совпадут…
— Почему бы им не совпасть? Ты собираешься лгать?
— Конечно нет. — Лепра опустил глаза.
— Не волнуйся, они устроят нам очную ставку.
Лепра допил свой кофе, забыв положить сахар. Он не мог признаться себе, что в этот момент понимал Фожера, чуть ли не сочувствовал ему.
— Какой ты у нас сложный, — сказала Ева. — В сущности, мы так плохо знаем друг друга. Я-то — сама простота.
— Знаю, — нетерпеливо перебил ее Лепра. — Ты ведь воплощенная добродетель.
Он ожидал, что она взорвется. Ева только посмотрела на него долгим взглядом. Он предпочел бы пощечину.
— Кто виноват в том, что ты страдаешь? Дай мне сигарету.
Он бросил пачку на стол и вышел в гостиную. Рассеянно проиграл мелодию Фожера и пошел бриться. Несмотря на жужжание бритвы, он слышал, как Ева ходила туда-сюда, мурлыча модные песенки. Она тоже старалась не выходить из роли, и ей это удавалось куда лучше. Он тщательно оделся и вернулся к роялю. «Там» он играть не сможет… «там», то есть в тюрьме, он понесет гораздо более суровое наказание, нежели она. Она может уверять сколько угодно, что заплатит дороже, чем он, но это не так. Вечное стремление возобладать, самоутвердиться. «Они воевали между собой, а я служил им заложником, — подумал он. — Кретин». Под его пальцами внезапно начала рождаться мелодия, он остановился.
— Продолжай, — сказала Ева из-за его спины. — Что это?
— Понятия не имею. Как-то само получилось.
Он попытался вновь уловить этот мотив, но на сей раз он ускользал от него, обрастая ненужными реминисценциями.
— Попробуй еще раз.
Она наиграла несколько тактов. Не стоило и продолжать. Родившаяся было песня уже не вернется к нему. А это была песня. Они оба почувствовали это. Новая изящная мелодия, в которой Лепра не успел еще обрести себя. Но он радостно бросился к Еве.
— Прости меня, милая, — сказал он. — Я действительно несносен. Я бы хотел быть таким же, как ты… прямым, непосредственным.
Он ударил себя в грудь.
— Это тут… во мне… но я не могу выпустить наружу все, что я хотел тебе сказать… все, что мне нужно будет тебе сказать…
Он обнял ее, прижал к себе и долго не отпускал.
— Я не хочу тебя терять, — прошептал он. — Мне так хорошо с тобой!
Тем не менее он отпустил ее и сел за рояль. Как Фожер, нажал наугад на клавишу, вслушался в замирающий протяжный звук. Ева подошла к нему, прислонилась к его плечу, и внезапно ему захотелось остаться одному. И впрямь, не так он и прост!
— Что будем делать? — спросила она.
И правда, надо было что-то делать, создать себе иллюзию жизни, держаться, продолжая эту чудовищную игру до того момента, когда раздастся звонок Бореля. Но что можно предпринять, когда в конце этой недели, как в конце улицы, погруженной во мрак, высится неприступная стена? Лепра был небогат, но он с удовольствием растратил бы сейчас все, что имел, почти 500 тысяч франков. По крайней мере, это был бы поступок!