— Так убей. В чём проблема? — вскинула гордо голову, буравя взглядом, в котором прочёл лишь обиду и боль. Презрения больше не было?!
— Я не только за тебя в ответе, — уронил устало и, словно в подтверждение моих слов, Габриэль обняла меня за талию, прижавшись.
Но гнев Марселу мне всё же было сужденно вызвать.
Швырнули на паркет. Щекой осознал его прохладу, приятную и невероятно желанную.
— Меня попросили дать тебе ещё один шанс, — проронил Лима, всем видом показывая, что делает кому-то всего лишь одолжение.
Я, кряхтя, приподнялся, перекатился на колени и, превозмогая боль в суставах, встал в полный рост. Тут же страшно захотел рухнуть обратно, принять горизонтальное положение, но нельзя себе этого позволять, я не буду тешить эти мерзкие рожи. Стоял твёрдо, но лишь страдальческая мимика лица периодически предавала мой героизм.
— Шанс? — хмыкнул в ответ.
— На свободу, — Лима развёл руками. — Девчонка здесь. Это то, что нам было нужно. Ты уже достаточно доказал, так что хватит с тебя спеси. Одумайся и возвращайся в дом.
— Дом?! — смотрел на него исподлобья.
— Мы все твоя семья.
— Заткнитесь, — только и смог проронить.
Не хочу слушать всю эту псевдоправду. Мой дом не здесь и нигде. У меня его просто нет.
— Хочешь сдохнуть на этой каторге? Или готов быть там, чтобы охранять её?
Лицо Лимы покрылось красными пятнами — плохой знак. Я благоразумно сцепил зубы. Молчание сейчас лучший спутник.
— Или эта малявка?! — осенило негодяя. — Габриэль, да-да. Милая девчушка.
Я не знаю, чего мне стоило, чтобы держать себя в руках, тонна сил, терпения и контроля над собой. Не подавать виду — это достойней любого Оскара.
— Почему её, а не Джилл? — Лима улыбался откровенно и даже задиристо. Я, наверно, литра три слюны проглотил, чтобы только держать себя в нужном русле разговора.
— Догадайся, — резкость в общении то, что даёт нейтральность в происходящем. — Это ребёнок.
— Хулио бы сейчас волосы на себе рвал, — продолжая улыбаться, сетовал он. — Его брательник обзавёлся состраданием. Вы подумаете!
— Мы братья лишь по отцу.
— Да, помнится, такие же овечьи глазки твоей матери погубили Федерико Мадери. А ты — плод её матки.
Я терпел, много терпел, но мать никто не смеет оскорблять, тем более это ничтожество. Злость дала сил, и я снова свалил старикана, беспрерывно одаряя жестокими ударами.
Когда пресловутая охрана наконец оттащила меня, уже я ржал над ним, а точнее страх и ненависть перешли в истерику.
— В карцер! — Марселу гневно орал своим головорезам, сплёвывая кровь и раздавая тумаки. — И его сучку туда же, — диким взором смотрел на меня. — Я верну твои руки в нужное русло, мразь.
В коридоре были люди и, похоже, та же Сисилия, которая в панике побежала к старику. Успокаивать, видимо. Сучка!
ДЖИЛЛ
Вылила очередную партию в цементный бак. В этот раз строительная смесь оказалась низкого качества, поэтому женщинам приходилось промывать и просеивать её несколько раз, тем самым снижая показатели работы.
Солнце стояло в зените, раскаляя песок и камни. Сегодня Габриэль впервые работала неподалёку от моей группы. Девочка перетягивала грузы с песком верёвкой, надёжно скрепляя их воедино.
Смышленная, тихая, с волосами цвета вороньего крыла. Как она могла оказаться вместе с ним? Как вообще возле него мог оказаться ребёнок? Но они верно держатся друг друга. За него эта малышка готова была убить, пытаясь защитить от меня. Сейчас мне лишь хотелось знать — на что готов он ради неё? Ожидать долго не пришлось.
Из глубины дома показался один из головорезов и окинул взглядом пустырь. Поймала на себе его суровый взор. Нет! Только не это. Опять?! Он и ещё двое ступили на трудовое поле. Мне же оставалось молиться о том, чтобы они просто прошли мимо.
Рывок за волосы, и я сжала губы, давя вскрик. Грубый толчок с пустыря, и вдруг визг сзади. Изогнулась, как могла, чтобы увидеть, как следом за мной тащат Габи. Ярость и страх убили во мне тихоню:
— Нет, не надо её… Отпустите, пожалуйста. Не надо… Не трогайте её!
Вывернулась в руках мексиканца, лишившись клока волос и заехала ему кулаком в нос, абсолютно не думая о последствия. Женский инстинкт несостоявшейся матери вёл меня на убой.
Головорез брызнул кровью, но его лицо ничуть не изменилось, разве что стало злее. Удар мужчины был вне всяких сомнений мощней. Последнее, что увидела щебёнчатый песок…
Открыла глаза. Заботливая рука гладила по волосам. Встрепенулась. Я лежала на полу, а голова покоилась на коленях. Тело зверски ныло, вызвав грудной стон.
Столкнулась взглядом с ним. Чейз?! Резко вскочила, но головокружение и резь в висках сбавили мой пыл, уронив снова наземь.
— Никогда здесь так не делай, — сурово потребовал мужчина. — Они запросто могли тебя убить.
Содрогнулась, уличив противоречие:
— Но не убил… Почему?
Чейз сглотнул:
— Потому что привели тебя сюда для другой цели.
Он говорил загадками. Рискнула снова встать, на сей раз более осторожно. Огляделась.
— Это карцер, — ответил он на мой немой вопрос.
— Зачем мы здесь?
— Не знаю. Воспитывают.
В память вернулась девочка.
— Боже, а Габи?! — Чейз осекся, всем телом поворачиваясь ко мне. — Её тоже взяли на пустыре, — пояснила, дрогнув губами.
То, что с ним начало происходить дальше, ошарашило настолько, что боялась пошевелиться. Мужчина диким зверем кинулся на металлическую дверь, пытаясь убить её ногами, руками и всем телом. Смесь английского и испанского рвала слух. Имя Габриэль, проклятия и:
— Лима!!!
Это продолжалось, пока Чейз без сил не упал на пол возле дверей и затих.
В страхе за девочку глотала слёзы. Отчего-то чувствовала его боль, как свою. В тяжелом дыхании различила всхлипы. В груди всё сжалось с невероятной силой. Не сдержавшись, приблизилась к нему, тронула за плечо, опустилась рядом. Видя его в таком состоянии на секунды забыла, кто передо мной. Тело мужчины лишь вздрогнуло от моего касания, но больше никак не реагировало, погрузившись в себя.
Дверь натужно лязгнула, впуская людей. Увидев их, Чейз тут же поднялся и потянул на ноги меня, увёл за спину. Двое головорезов держали в капкане скрученного ребёнка.
Мужчина лет за пятьдесят, молодая женщина и… Льюис?! Он тоже здесь? Но, судя по виду, совсем на обратной стороне.
— Ну что, сынок, — старик злобно смотрел на пленника. — А вот и урок, — швырнул на пол плети. — Выбирай, малявка или эта тварь?
Порноактёр 28
АНДРЕС
Только зеркало знало меня настоящим. Оно в точности отражало каждый изгиб моего тела, каждую татуировку на загорелой коже. Лицо полное игривости и хулиганства. Губы чувственные и желанные для всех актрис, что я трахал перед камерами. Их возбуждает во мне всё — тело, голос, размер и форма члена, но больше всего моя жестокость в сексе.
Жестокость — это то, что, оказывается, любят все эти силиконовые курицы. Грубое и дикое совокупление, не имеющее никакой схожести с любовью. Они все товар, а я его имею за деньги перед камерой. И хуже всего, что я тоже продаюсь наравне с ними.
Всё это видно во мне, когда смотрю на своё отражение… Но не в глазах. Именно они выдают. В них можно явственно увидеть всю мою тошноту к этому делу. К тому, что кто-то умудряется назвать искусством.
Грязь, мать вашу, теперь стала искусством! Это лишь деньги, хорошие денег, которые манят молодых людей и, тем более девушек, которые либо нуждаются в них, либо просто любят трахаться. И, как я начал всё больше замечать, вернее второе.
Признаюсь, хорошие деньги и шикарный секс мне даже нравились по началу, но теперь я настолько привык к этим ролям, что, действительно, относился ко всему, как к работе, низкой, постыдной, но многодающей.
— Андрес, — в комнату просунул голову мой младший брат Мигель. — Мне через полчаса в школу. Чего ты копаешься?! — и тут же сердито смылся.