— Ишь, вещает!
— Не надо завидовать, — выдохнул я, потому что в этот момент вырвался из стискивающей хватки чужого вихря, чужой воли, чужой магии, и смог перевести дух. Позже, вспоминая этот рывок, я осознал, что по наитию претворил себя в подобие такого же вихря и стал чем-то вроде мокрой рыбины в ослабевших руках своего противника. Но тут же сообразил, что это ещё не победа, а лишь первая отмашка в поединке, и анализировать свои и чужие действия предстоит позже.
— Не ты себя обратил, а я тебе помогла. Между прочим! Ты без меня не справился бы. Хоть тебя тут пытай!
Мы с Хтилем вились друг вокруг друга, как две ядовитые водяные змеи, прицеливающиеся кусануть соперницу (а что — бывают ядовитые водяные змеи? Ах, в Мониле бывают… Ясно). Любое его движение могло ознаменовать последнее мгновение моей жизни, а я ведь даже угадать его не смогу, мне подобная тактика незнакома.
— Мне знакома, прекрати паниковать. Сосредоточься.
Я сосредоточился. Первый удар с шипением окатил меня, как волна берег, неколебимую гранитную скалу. Спасибо, айн! Тут уж неважно, несло ли изначальное заклятие в себе яд, или парализующие чары, или иссушало энергию. Важно, кстати, то, что я всё-таки пропустил выпад. Могу пропустить и смертельный, который окажется не по зубам даже моей айн. Сосредоточиться и видеть, угадывать и противодействовать — вот на чём мне следует сосредоточиться. Мало ли — не умею. Надо.
Невыносимой тяжестью накатывало на меня, но тоже неравномерно: то легче, то тяжелее. Каждому выпаду противника я пытался противопоставить преграду, а это было сложно, ведь он окружал меня. Вообще безумная задача — биться с врагом, поглотившим тебя. Бред какой-то! При этом бить, казалось бы, просто: целься куда бог на душу положит, не промахнёшься. Однако ж в действительности получалось иначе. Куда бы я ни зафигачил, получается мимо, либо же просто Хтилю мои попытки до фонаря.
— Айн!
— Не мешай. Я думаю.
Думает она! Совсем охренела. Тут мне пришло в голову, что проще всего выразить атакующие чары в образе длинной огненной полосы, которой можно наподобие спирали окружить себя. Атака станет для меня самой простой защитой (особенно если помнить, что защитой единолично занимается айн). Миг — и пламя опоясало меня подвижным гибким кольцом. Это было красиво. И, как выяснилось, весьма эффективно — даже как-то легче стало дышать.
— Дело не в форме, а в её содержании, но вообще ты мыслишь в правильном направлении.
— Ну спасибо на добром слове, что ли…
Теперь мне казалось, что я, толком не умея владеть кнутом, пытаюсь им муху выщелкнуть из ветра. Демон был везде и в то же время оставался неуловимым. А потом до меня дошло, что я просто не способен на нём сконцентрироваться. Всё дело в недостатках моего восприятия, а не в изворотливости врага.
— Хтиль, а, Хтиль! Кролик сейчас устроит удаву несварение желудка! Объявляю степ!
— А что такое степ? — заинтересовалась айн.
— Танец такой. Как танцуется — не знаю.
И я завертелся, играя с полосой огня, как гимнастка с лентой. И смысл тут был совсем не в том, чтобы заткать пламенем как можно большее пространство, а чтобы компенсировать изъяны моего восприятия вездесущностью. Ментальный поединок обретал подобие гонки на скорость, и важно было не дать себя обойти.
Но все эти сравнения были лишь игрой воображения. Костыли, которые оно давало сознанию. Может быть, математик разложил бы схватку в формулах и цифрах, а литературовед описал бы её себе как этическое противостояние двух начал в каком-нибудь художественном произведении. Не суть. Важно то, что разум желал иметь дело только с вещами знакомыми.
— Эй, Хтиль, а давай кто кого перепляшет?!
У меня это само вырвалось. Я хотел увидеть врага хоть в каком-нибудь воплощении, но только не обволакивающим меня эфирным коконом. Казалось, только обрети ты зримый, отстоящий хоть на пару метров от меня облик, и я легко заломаю тебя, да хотя бы на кулачках, без оружия!
— Размечтался, — услышалось мне, и это был отнюдь не голос айн.
Уже что-то. Диалог. Это первый шаг к отстоянию друг от друга, к чисто физической разности, если и не тел, то хотя бы сознаний.
— Слышь, ты в курсе вообще, что если людей глотать, то от них можно заразиться страшной болезнью: людизм называется? Проявляется в муках совести и страстном желании бухать и материться. И ушанка к башке прирастает при частной разновидности людизма — русизме!
Мне показалось, он пришёл в смятение. Может быть, просто хотелось в это верить, но общее ощущение изменилось. Поединок шёл не так, как полагалось, и это сбивало моего «учителя» с толку. И могло стать для меня единственным путём к спасению. Только инициативу нельзя упускать.
— Вот прикинь, сидишь ты в своём замке и мучаешься, что скажет мамаша соседского лорда по поводу формы твоих рогов! И по фэн-шую ли ты казнил последнего врага, не порастёшь ли плесенью в случае промашки!
— Это у тебя от страха, человек?
— Какой страх?! Я за тебя переживаю! — Мне едва удавалось удерживаться от гогота, но чем сильнее распирало веселье, тем легче становилось дышать. — Быть человеком непросто. Везде дураки и дороги… Ну, дороги, положим, у вас и так не ахти, но второй пункт может ещё сильнее подпортить жизнь. О традициях вообще молчу. Вот представь ситуацию — добыл ты ведро бухла, а в казематах сидит только один пленник, подходящий тебе по статусу. И третьего завоёвывать долго, бухло прокиснет. Как жить-то?! Разливать ведь положено на троих, вдвоём неинтеллигентно как-то. Ну на фига тебе такие проблемы, друг? Бывает ведь ещё хуже! Слышал историю про мужика, которого грабили в двух шагах от полицейского участка, а он так и не позвал на помощь? Его потом спрашивают: чего не звал-то, чего ж не кричал? А он: так я это, боялся рот открыть, зубы-то золотые!
— Что ты несёшь?
— Да ведь такому богатею, как ты, особенно нелегко придётся — с людизмом-то! Слышал про нового русского? Ну, стоит эдак новый русский возле шикарного новенького четырёхэтажного особняка и рыдает. Подъезжает второй новый русский и спрашивает, мол, что стряслось-то? Налогами задушили? Не-ет, отвечает первый, я ж сиротский домик построил, завтра презентация. Ну, так это ж хорошо, спорит с ним второй, сиротский домик — это ж благотворительность, престиж повышает, всё такое. Так-то оно так, отвечает первый, всхлипывая, но как же я один буду в таком домище-то жить, сиротинушка?!!
— Ты бредишь, человек?
Мы вдруг расцепились сознаниями — как-то в один миг, без подготовки и без усилий. Просто момент сменился, и вот хватки как ни бывало. Именно тогда я ощутил, насколько невыносимо тяжело пришлось мне под его давлением. Сейчас, казалось, до самого настоящего физического полёта, да и без помощи крыльев, осталось лишь одно дуновение, и думать уже можно без помех.
А потом я очнулся — на полу залы, мокрый, как бобёр, только что вылезший из реки, с дикой головной болью, уставший до ломоты в суставах, изнурённый до того, что и шевельнуться-то, кажется, не получится — при всём желании. Властитель стоял надо мной, покачиваясь, и выглядел, кажется, лишь немногим лучше. Действительно ли я сумел изнурить своего «учителя»? Офигеть, не встать!
— Конечно, немыслимо. Он решил, что просто устал после боя, после перенаправления энергии в каналах, и следует отложить это дело хоть немножко.
— Откуда ты знаешь, что он решил?
— Я, в отличие от тебя, успеваю обращать внимание не только на свою особу. Вы были так сближены, что уловить его выводы получилось без труда.
— А что вообще случилось?
— Хорошо, что тебя это хотя бы немного интересует. Из каждого боя надо уметь выносить частичку опыта. Вообще ты ловко придумал. Сам, или кто-то подсказал?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сбил противника с толку этими своими шуточками. Мне бы не пришло в голову юморить во время схватки, и Хтилю тоже, конечно. Поэтому он потерял цепкость. Отвлёкся.