Да ещё и обилие цветов, флагов… Вот что удивляет! Верхние кромки крыш были буквально увиты цветочными гирляндами. И без того тут хватало зелени, все фасады особняков были образованы ступенчатыми галереями, буквально утопающими в декоративной растительности, но гирлянды всё равно выделялись. А уж какие флаги! Они сверкали под лучами новорожденного солнца, будто сотканные из драгоценностей. Каждое полотнище являло собой какой-то новый символ, новый герб, и я начал подозревать, что улицы Арранарха увешали стягами всех областей и регионов Мониля.
Не жирно ли для одного меня?
Впрочем, если параллельно они празднуют спасение своего мира от гибели, то всё очень даже объяснимо и оправдано. А со мной просто знакомятся заодно. Как бы логично. Я ведь тоже отчасти имею отношение к причинам празднества.
Цветов вообще было очень много. Многие из женщин, стоявших вдоль обочины, были украшены венками или цветочными ожерельями — иногда они снимали их и кидали под копыта моего коня. Я улыбался им, мне была приятна их реакция на мою улыбку. Как-то не радует, когда от тебя пусть и вежливо, но шарахаются. Эти хотя бы так не делают, а просто улыбаются и машут руками.
Потом к рокоту голосов добавилась ещё и музыка. Что за инструменты, можно даже не гадать — мир ведь чужой, и культура тоже чужая. Звук диковинный, глубокий, довольно приятный, но слишком уж вибрирующий, прямо в нутро отдаётся. Через несколько минут начинает казаться, что ты им дышишь, а не просто слушаешь. Мелодия выводилась простая, но гармоничная, и под неё мой конёк простучал копытами весь длинный-длинный проспект, который своими масштабами, пожалуй, дал бы фору любому проспекту у меня на родине. Как я ни вертел головой, так и не сумел разглядеть, где же прячутся вездесущие музыканты.
Зато разглядел то, что по-настоящему ошеломило меня и задержалось в памяти на всю жизнь. Многие галереи пересекали небо на большой высоте, и без всяких опор протягивались на очень большую длину (вот это да, вот это достижения строительной магии!). С них, обливая зеленью и белыми цветами податливые, но мощные стебли, свисали почти до земли длинные живые лианы. Ветер колебал их, встряхивая бутоны и венчики цветков, и казалось, будто сам небосвод протягивает земле приветливые зелёные руки. Так поразительно было это зрелище, что сперва я даже не смог понять, красиво ли это на мой взгляд, либо же наоборот.
А потом новые статные особняки заслонили от моих глаз это зелёное великолепие, да и сидеть в седле, повернувшись затылком вперёд, не очень-то удобно. Сев как положено, я приготовился наблюдать другие чудеса монильской столицы.
Что ж, тут и в самом деле было на что посмотреть. Поражало обилие озеленённых галерей, обнимавших каждый дом, арок, окружевлённых цветущими лианами, плоских портиков, похожих на срез висячих садов Семирамиды. Столько зелени я не видел ни в одном городе, особенно если говорить о зелени, не представленной парками или бульварами. Деревьев в Арранархе почти не было, только декоративные, умещавшиеся под перекрытием галерей.
Из густой растительности, вызывающей в сознании образы тропических джунглей, возносились столь же совершенные, как и творения природы, здания. Казалось, будто столица утонула в ней по самые крыши, как покоряется природе оставленный людьми посёлок. У меня возникло острейшее желание взглянуть на панораму города сверху, с одной из башен или даже с верхних галерей, если туда позволят подняться. Чудесным был этот город, чародейским, как и сам Мониль, и он в одночасье покорил моё сердце.
Видимо, столица росла тут постепенно, и три кольца стен, заключённых друг в друга и заключавших в себя дворцы, особняки, башни, галереи и арки, свидетельствовали об этом. Сейчас я пересёк каждую из крепостных линий по очереди. Людей по обочинам становилось всё больше, они приветствовали меня с такой теплотой, с таким восторгом, каких мне трудно было ожидать от людей, не являвшихся моими соотечественниками. Цветы уже устилали мостовую почти сплошным слоем. Такие знаки внимания тронули бы любое сердце.
А потом передо мной распахнулись ворота внутренней крепости, самой горделивой и самой величественной из всех, когда-либо мною увиденных. Ведшие моего коня монильцы остановились, один из них протянул руку — стало понятно, что тряское путешествие в седле закончилось, пора спешиваться. Это оказалось труднее, чем забираться наверх… Впервые мне пришлось иметь дело с верховой лошадью. Хорошо ещё, что предоставленное мне животное спокойно, как скала.
От ворот по широкому проспекту между более строгими, не так густо озеленёнными строениями мне пришлось пройти примерно с полкилометра, прежде чем в лицо ударил простор. Здесь небо не заслоняли нависающие галереи и башни почти не беспокоили взгляд. Площадь, размерами своими запросто способная спорить с главной московской площадью, сперва даже испугала меня тем расстоянием, которое мне предстояло пересечь пешком.
Но затем эта мысль отступила на второй план. Оглянувшись, я обнаружил, что площадь опоясывает подковообразное возвышение, и поднят этот примосток довольно значительно. Гранитные лестницы, поднимающиеся к его верхней кромке, располагались справа и слева, но сопровождающие явно направляли меня прямо, туда, где не было никаких лестниц, зато стояли выстроившиеся в идеальном порядке солдаты в парадных старинных доспехах, начищенных до солнечного блеска, с зеркально сияющими щитами.
Впрочем, присутствовали тут не только солдаты. Вдоль всего края подковообразного возвышения замерли люди. Сперва мне показалось, что они отличаются друг от друга только ростом: одеты монильцы были абсолютно одинаково, в лазурные длинные одеяния. И, кажется, что они не настоящие, а, может, заколдованные — расставленные тут для красоты. Чуть позже странное впечатление отступило. Ну да и чего ожидать от меня, сбитого с толку, растерянного? Здесь, во внутреннем замке Арранарха, музыка окружала меня уже со всех сторон и вела, вела вперёд с настойчивостью человеческой руки. Может быть, в этой музыке тоже живёт своя магия? Неизвестно. Айн тоже молчала, не пыталась мне ничего подсказать.
Я даже замедлил шаг, опасаясь, вдруг успел совершить уже какую-нибудь оплошность, или не совершу ли вот-вот. Тем более что спутники мои как-то разом отстали, и я остался один. Неосознанно замедлил шаг.
Но меня никто не торопил. Все терпеливо ждали. Продолжая идти к основе «подковы», я разглядывал и бойцов в парадных доспехах, и тех загадочных людей в лазурном. Среди них оказалось немало женщин, и мужчины самые разные — рослые, щуплые, молодые и старые, атлетические и запущенные. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на самом деле одеты они в чёрное, поверх которого закутаны в широкие плащи чистого небесного цвета. Своей неподвижностью они действительно могли бы напугать, но, присмотревшись, я заметил, что многие улыбаются, и это оживляло их лица, а поэтому и весь облик.
Я ещё не приблизился к двум передним рядам солдат, когда те вдруг расступились, опустились на колено, положили щиты на брусчатку площади, оперли их на ступни. Следующие два ряда, тоже склонившиеся передо мной, уложили щиты себе на колени, остальные, согнувшись, подставили плечи, руки, даже ладони. И минуты не минуло, как передо мной выросла лестница из щитов, и все явно ожидали, чтоб я поднялся по ней.
Боязно было шагнуть на ступени по-настоящему живой лестницы. Но опоры оказались неколебимы, будто не людьми поддерживались, а камнем, равнодушным к неудобству и боли. Я поднимался медленно, но неудовольствие этим фактом, если оно было, солдаты оставили в себе. Собственно, раздражения или нетерпения на лицах я бы не увидел — забрала-то были опущены. До верхней кромки возвышения я добрался с облегчением.
Монильцы в лазоревых плащах теперь оказались прямо передо мной. Ну, может быть, шагах в тридцати, не больше. Один из них, седоволосый, пожилой, ждавший в середине, сделал три шага мне навстречу. Я смотрел на него вопросительно: надо ли мне поклониться? Надо ли мне подойти ближе? Что мне вообще надо делать? Подскажите, ей-богу, сделаю!