Дядя Якоб.
Я закрываю глаза, нетвёрдо дыша сквозь боль, которая разливается по груди, поднимается по горлу и обжигает веки. Слёзы катятся по моему лицу. Затем слёзы превращаются в надрывные, хрипящие вздохи. Но это не рыдание от беспомощности. Это не слёзы отчаяния. Это облегчение. Облечение и любовь, окрашенные капелькой надежды. Потому что это так фундаментально просто: я люблю Руни, и моим страхам не дано права вставать между нами.
Слова моего дяди передо мной, и это именно то, в чём я нуждался... истинные, убедительные и неоспоримые. «Я надеюсь, что если ты нашёл такую же любовь, как и я, то ты её лелеял. И что ты сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы защитить эту любовь...»
Я не лелеял нашу любовь и не защитил её. Я испугался нашей любви и защитил себя, и я причинил боль Руни, когда оттолкнул её. Мне явно нужно проработать кое-какое личное дерьмо, пока я разбираюсь, как выразить ей свои извинения... я это знаю. И мои страхи не исчезнут за одну ночь, с этим мне предстоит битва, и это я тоже знаю. Но что самое важное, я знаю, что наша история на этом не заканчивается, что моя ошибка повлияла на нас, но этой ошибке не дано последнее слово.
Я дал обещание женщине, которую люблю — любить и лелеять, сейчас и навеки.
Я покажу ей, насколько серьёзно я это говорил.
Глава 30. Аксель
Плейлист: The Lumineers — Blue Christmas
— ХО! ХО! ХО! Счастливого... — Вигго застывает на пороге шалаша. — Иисусе. Ты выглядишь ужасно, — он оборачивается через плечо к Райдеру и говорит: — Ты сказал, что он выглядел хорошо. Что у него хорошо идут дела. Какого чёрта случилось?
Райдер переводит взгляд между нами, нахмурившись.
— Так и было. Я не знаю.
Вигго закатывает глаза.
— Давай, впусти меня. Подвинься. Счастливого Рождества и всё такое.
Я придерживаю дверь, пока входит Вигго, затем Уилла перед Райдером. Она слегка улыбается и протягивает руку для привычного жеста «дай пять».
— Привет, — говорит она.
— Привет.
Уилла тихая под Рождество, не похожая на привычную дерзкую версию себя. Её мама скончалась вскоре после праздников буквально несколько лет назад, и семья знает, что это время года до сих пор даётся ей тяжело. Я всегда ожидаю от неё этого, но я не уверен, чего ожидать от неё, раз Руни уехала. Вдруг она будет сердиться из-за того, как сильно я облажался.
Я не рассказал Райдеру о случившемся с Руни, и похоже, Руни тоже не рассказала Уилле, потому что та не выглядит расстроенной. Она просто поправляет сумку на плече и говорит:
— Спасибо за эту идею. Не буду врать, я вовсе не скучаю по необходимости лететь куда-то с кучей людей и бабушек на Рождество.
— Верно, — поддакивает Райдер.
— Ну классно вам! — кричит Вигго с кухни, где он уже лезет в приготовленные мамой закуски. — А кому-то пришлось сидеть в самолёте рядом с парнем, который весь полёт ел вяленого лосося.
Следующим заползает Оливер, который тащит столько всякой фигни, что я его вообще не вижу. Методом исключения я понимаю, что это его ноги торчат из-под горы рождественских подарков, которые мои родители отправили почтой вместо того, чтобы упаковывать в багаж — видимо, почту только что доставили.
Мой брат Рен и его девушка Фрэнки уже наверху, разбирают вещи, и мама с папой тоже — они прилетели более ранним рейсом и устроились дальше по коридору в спальне на первом этаже. Зигги, прилетевшая с моими родителями, растянулась на животе перед огнём и читает книгу. Эйден и Фрейя, мои зять и сестра, вышли прогуляться.
Ну, это должна быть прогулка. Эйден не мог держать руки при себе, пока они надевали куртки и сапоги. Я сказал ему, что если он осквернит здешние земли совокуплением на улице, я приду по его душу. На что он показал средний палец и захлопнул дверь.
— Вот, — Оливер сваливает все рождественские подарки мне в руки. — Найди себе применение.
Будь я на это способен, я бы рассмеялся от иронии. После отъезда Руни я беспрестанно занимал себя. Сначала постоянно рисовал, делая паузы лишь для того, чтобы накормить животных, выпустить пса и бездумно съесть батончик гранолы, чтобы оставаться на ногах. Затем я выматывал себя, делая уборку в шалаше и украшая всё к празднику — что угодно, лишь бы отвлечь себя от постоянных мыслей о ней.
Шагая за Оливером, я складываю коробки подарков под рождественской ёлкой, которую я катартически срубил и обвешал всеми украшениями, которые только сумел найти. Новая мишура украшает перила и дверные проёмы по всему дому. Я даже повесил бл*дскую омелу, чем (какая гадость) мои родители пользуются прямо сейчас.
Омела была плохим решением.
— Тут совершенно другая атмосфера, — говорит Фрэнки, спускаясь по лестнице. Она с головы до пят одета в чёрное, если не считать ободка в виде оленьих рожек с бубенцами.
Рен переоделся в поистине уродливый рождественский свитер из тех запасов, что мы держим здесь — вплоть до мигающего носа Рудольфа. Преодолев последнюю ступеньку следом за Фрэнки, он кладёт ладонь на её спину.
— Помимо рождественских украшений? — спрашивает он. — Что ты имеешь в виду?
Фрэнки окидывает повторным взглядом свитер.
— Вау. Ты не врал. Этот свитер кошмарный.
Рен улыбается и сжимает нос Рудольфа.
— Не так ли?
— Мой хуже! — восклицает Оливер. — Надо его надеть. Где они там?
— Наверху, в шкафу, который в коридоре, — говорю я ему. Он уже поднимается, перескакивая через две ступеньки.
— Хм, — Вигго задумчиво хрустит «бутербродом» из крекеров и сыра. — Может, пора пустить в ход костюм кролика из «Рождественской истории». Он до сих пор здесь?
— Нет! — орёт Зигги. — В нём ты выглядишь сумасшедшим.
Вигго играет бровями.
— В этом и смысл. А ещё он чертовски тёплый, а мне нужна максимальная теплота, пока я здесь. Хотя сейчас вроде и так не холодно. Тут всегда было так тепло с одной лишь древесной печкой?
— Да, — вру я. — Это весьма эффективная система обогрева.
Фрэнки окидывает взглядом фойе, прищурившись.
— Всё ощущается иначе, не так ли? В хорошем смысле. Ты генеральную уборку устроил? — спрашивает она у меня. — Зажёг новую свечку? Клянусь, что-то изменилось.
Я цепляюсь за объяснение того, что она уловила.
— Ээ. Ну. Да. Я немного прибрался. Кое-где освежил слой краски. Позаботился о мелочах. Ну знаете, как обычно.
Тыкая в пол своей тростью, она говорит:
— Эта половица точно раньше скрипела.
— Ага. Это тоже исправил.
Рен улыбается мне.
— Ты тут усердно поработал, да?
Я нервно сглатываю.
— Нее. Ничего масштабного.
— Тут определённо меньше сквозит, — говорит Зигги, перекатываясь на спину и не отрывая взгляда от электронной читалки. — Ты прошёлся герметиком по окнам или типа того?
Всё больше членов семьи теперь озирается по сторонам, осматривая помещение, и я чувствую, как мой контроль над ситуацией ускользает. Будь Руни здесь, она бы знала, что именно сделать, как сменить тему, чтобы это казалось естественным. Но её здесь нет. Я послал ей письмо два дня назад, организовал всё, но не получил ни слова в ответ.
Я потираю грудь. Та боль не унималась с тех пор.
— Глинтвейн подогревается, — объявляет мама, спасая меня. — И я достала Скраббл.
— Ооо, — Зигги вскакивает с пола. — Да! Давай, Олли. Ты и я, до победного.
Оливер стонет, добравшись до нижней ступени и одёргивает свитер. Глянув вниз, он меняет улыбку Гринча с озорной на угрожающую, проведя ладонью по пайеткам и изменяя их направление.
— Обязательно?
— Да, — отвечает Зигги и тащит его за собой.
— Ты просто хочешь уничтожить меня своим абсурдно большим словарным запасом заядлого читателя.
— Конечно, — она усаживается за длинным обеденным столом, рассыпая плашки с буквами. — Но нужно же, чтобы кто-то держал твоё эго под контролем.