– Восемьдесят? – спросил кто-то нетерпеливо.
– Гы-ы… Восемьдесят два! – прозвучало как приговор.
И только я открыла глаза, чтобы обреченно глянуть на дрожащую стрелку, как медработница, словно издеваясь, переспросила:
– Ско-о-лько?! – и замерла с тетрадью в руке.
– Восемьдесят два, Вера Афанасьевна, вот смотрите! – расступились они.
Мне хотелось крикнуть, что во всем виноваты колготки и майка, что если их снять, то стрелка отклонится назад на десять кило, но я не проронила ни звука. Так и продолжала стоять, краснея, и ждать, пока закончится моя минута «славы» и бесконечного позора.
– Ну ты, Дашка, и колбаса! – сказала Яна, самая высокая и худая из девчонок.
И все дружно расхохотались.
А я бросилась за ширму – одеваться.
Именно с этого и начались беспощадные издевательства.
«Баржа», «Жиртрестина», «Сало», «Плюшка», «Дирижабль», «Винни-Пух» – мерзкие словечки чередовались, сменяя друг друга. Но обидное «Колбаса» прицепилась намертво. И за это я люто ненавидела Янку и ее впалые конопатые щеки.
2
– Больше не буду есть. Совсем, – заявила я, вернувшись домой и сев за стол.
Бабушка как раз раскладывала по тарелкам мясо с овощами. Пахло безумно вкусно, и мой рот моментально наполнился слюной. Самое время, чтобы сдаться, но воспоминания о том, как одноклассницы дружно смеялись над моим весом, все еще неприятно горчили на языке.
– Что случилось, булочка? – ласково спросила бабуля, откладывая ложку в сторону.
– И ты туда же! – едва не разрыдалась я.
– Да что стряслось?!
– Они… они… – Я склонилась над столом и спрятала лицо в ладонях. – Обзывают меня жирной!
– Кто?
– Девочки! – крикнула я.
– А-а, вот в чем дело… – вздохнула бабушка. – Все очевидно: они тебе просто завидуют.
– Бабуль, – я посмотрела на нее в упор, – зачем ты мне врешь? – Шмыгнула носом и утерла слезу. – Ты же должна быть на моей стороне! Пытаешься успокоить, а надо признать: есть проблема. И не просто какая-то там, а настоящая проблемища!
– Ну… – задумчиво протянула бабушка.
Она такая добрая, не хочет меня огорчать. Но мы обе прекрасно понимали, что все зашло слишком далеко, и мое ожирение приобретает, так скажем, размах.
Я тоже хотела, как вредная Янка, носить джинсы в облипочку, крохотные топы, короткие сарафаны и не стесняться выпирающих целлюлитных ляжек. Мне очень хотелось быть как все и больше не стыдиться, покупая трусы, на которые уходило больше ткани, чем на Янкины юбки.
Мне не хотелось краснеть, отправляясь в мужской отдел, чтобы выбрать футболку по размеру, не хотелось, чтобы брюки стирались между ног от ходьбы. Я мечтала носить шорты и платья, хотела выйти на солнечный свет, а не прятаться в полутьме, скрывавшей мои недостатки. Мечтала надеть что-то яркого цвета, а не надоевшее черного, который был лучшей маскировкой моих складок и округлостей.
Мечтала покупать одежду в ближайшем универмаге, как все нормальные люди, а не носить сшитое бабушкой.
– Они считают своим долгом убедить меня, что я хуже! Я для них человек второго сорта!
– Булоч… – бабуля запнулась на полуслове, – Дашенька…
– Все, больше не буду есть! Не хочу! – отмахнулась я.
– Но ведь совсем не есть нельзя. – Она присела рядом и погладила мое запястье.
Я отдернула руку:
– Можно!
– Язву заработаешь. Нужно несколько раз в день, но понемногу. Давай хотя бы так, ладно?
Я вскочила, забрала у нее ложку, выловила из кастрюли маленький кусочек морковки, четвертинку картофелины и села обратно за стол. Совсем не есть у меня и так не получилось бы.
– Не слушала бы ты их, Дашуль, – огорченно произнесла бабуля.
– Легко сказать! – Я сунула в рот морковку, прожевала и проглотила. – Мне стыдно ходить в школу. Они все на меня пялятся. Смеются! Я больше туда не пойду!
Проглотила картофелину, не жуя. Вскочила, налила стакан воды, выпила – так, кажется, учат в передачах про здоровье?
– Ну и пусть смеются. Они глупые. Только недалекий человек смеется над чужими недостатками.
Есть захотелось еще сильнее. А при взгляде на мясо у меня даже закружилась голова.
– Это все ты виновата! Ты! – Слезы покатились большими горячими горошинами по щекам. – Ты меня сделала такой! И твои блинчики, супы и пироги!
Бабушка поникла, побледнела. На ее лице было столько растерянности, вины, удивления, но я думала только о своей обиде. А еще о том, что ужасно хочу накинуться на рагу и стрескать его все за обе щеки. Но не могу.