Дверь была заперта. Я постучал. Внутри ни звука. Тишина. Только хорошенько прислушавшись, я услышал наверху несмолкающие шаги; кто-то безостановочно ходил по комнате. Я постучал сильнее и настойчивее. Очень не скоро где-то высоко скрипнула дверь и по лестнице загремели тяжелые шаги. Человек медленно спускался вниз. Сквозь щели в двери заблестел свет. Шаги смолкли, замерли, и глуховатый голос спросил:
— Кто там?
Мы сказали, зачем пришли.
Человек за дверью довольно долго колебался. Наконец звякнула щеколда, дверь с визгом приоткрылась, ветер подхватил ее, ударил о стену дома, и мы увидели перед собой пожилого человека с керосиновой лампой в костлявой руке. Стекло лампы было с трещинкой, и пламя металось от ветра. Человек был в ветхом, поношенном пальто и в кашне. Его лицо казалось восковым. Из глубоких глазниц глядели на нас широко раскрытые, немигающие глаза. Они словно не видели нас, а пристально вглядываясь в темноту и пургу, что-то искали там.
— Простите, что потревожили, — сказал я. — Ехали мимо, страшно курить захотелось, а спичек нет.
— А… — сказал человек, словно проснувшись. — Пойдемте наверх. Я вам дам спички. У меня много спичек.
Он отвернулся и стал подниматься по лестнице. На ногах у него были туфли и галоши. Мы очутились в небольшой, пустоватой комнате, где стояли стол, кровать и старомодное кресло, обитое пурпурным плюшем. Плюш совсем уже стерся. Другое кресло заменял перевернутый ящик. В углу комнаты примостилась железная печурка. На столе лежало несколько книг по физике и множество листов бумаги с разнообразнейшими чертежами: кругами, эллипсами, кривыми, непонятными линиями и знаками.
Человек взял со стола коробку спичек и протянул мне. Я предложил ему сигарету. Он взял ее дрожащими пальцами; под ногтями была грязь.
Мы закурили. Потом, когда мы уже повернули было к двери, он спросил:
— Может, выпьете чаю?
— Спасибо, — сказал мой товарищ. — Охотно. Меня малость познабливает.
— Садитесь, — сказал человек. Он подтолкнул моему товарищу плюшевое кресло. Я сел на ящик.
Человек пошел к печурке, на которой уже шипел чайник.
— У меня только одна кружка, — пробормотал он. — Что же мне делать?
Человек остановился посредине комнаты и напряженно думал; его лицо стало озабоченным.
Я сказал:
— Вы не беспокойтесь. Я не хочу чаю.
— Нет, нет, вы будете пить, — торопливо сказал он. — Чаю хватит всем. Я уже знаю, во что вам налить.
Человек подошел к подоконнику и снял с него большой серебряный кубок с крышкой, на которой стоял миниатюрный атлет, с поднятой в броске рукой; это был баскетболист. Человек снял крышку, налил в кубок чаю и протянул мне.
— Прошу.
Смущаясь, не осмеливаясь отказаться, я взял кубок — никогда в жизни мне не приходилось пить чай из кубка, тем более серебряного. Моему товарищу досталась простая алюминиевая, не особенно чистая кружка, и я видел, как он поморщился, когда пришлось прикоснуться к ней губами. Но он пил горячую жидкость, потому что сильно продрог.
Серебряный кубок быстро нагревался и обжигал мне пальцы. На боку его я заметил надпись: «Команде «Аудра», в 1937 году выигравшей матч с…».
— Вы играли в баскетбол? — удивленно спросил я у хозяина и только теперь заметил, какой он высокий.
— Да. Я был капитаном команды. В тысяча девятьсот тридцать седьмом году мы победили чехов. — Он говорил с гордостью, подчеркивая каждое слово, не переставая ходить по комнате, словно не мог ни минуты усидеть на месте.
Шаги глухо и мягко отдавались по комнате: на туфлях у него были галоши.
— Вы на галоши не смотрите, — сказал человек. — Я их надел потому, что в них теплее. Тут снизу дует.
— Значит, вы были капитаном команды! — сказал мой товарищ. — Я тоже когда-то играл в баскетбол.
— Да, да, — равнодушно сказал человек. — Водки хотите?
— Нет. Я за рулем.
— Выпьете?
— Нет, — отказался я. — Не люблю водки.
— А я вот пью, когда не могу заснуть, — признался человек. — Выпью и засну.
Он жадно затянулся сигаретой и попросил другую. Его глаза неспокойно блестели, узкие губы были плотно сжаты. Небритое лицо то исчезало в полумраке, то снова показывалось в свете лампы, словно на тусклом желтом экране.