Проснувшись, Гедиминас долго думал о потерянной своей руке и автомате немца. Автомат лежит там. Лежит. И не дает ему покоя. Не дают покоя мысли о руке. Как долго он будет так мучаться? Может быть, всю жизнь. Кому он нужен, инвалид? Кому?
Ведь можно все просто кончить. Автомат заряжен. Одно нажатие курка. Только одно. И потом — никаких мыслей. Покой. Вечный покой, который продлится миллионы лет. Смерть. Но что такое смерть? Люди представляют ее в виде скелета или черепа. Жуткие символы, больше ничего… Смерть — это финиш, к которому мы приближаемся, обгоняя друг друга, это последнее, непоправимое и действительно мучительное поражение. Зачем ему все время бороться? Разве это обязательно? Разве есть в этом смысл, если раньше или позже все равно проиграешь в этой борьбе?
В этот день Гедиминас пошел в лес к отыскал автомат. Все уже было продумано и почти решено. Он проверил автомат и положил его на ветку дерева, направив дуло на себя. Осталось нажать на курок.
Что ты делаешь?! Что ты делаешь?! Не смей! Бороться можно и одной рукой, той самой, которой ты хочешь убить себя. Значит, она сильна. Она может служить как жизни, так и смерти. Тогда почему именно смерти?
Его рука, придерживавшая автомат, лихорадочно дрожала. Она опускалась все ниже, отказываясь повиноваться.
«Нет, я не могу так раскисать, — подумал он. — Я веду себя как слюнтяй. К черту этот автомат! К черту! Пока ты жив, смысл есть».
Гедиминас кинул автомат наземь и хотел повернуть обратно в госпиталь, но понял, что продолжает думать об автомате, что будет думать все время, что все время будет преследовать его эта мысль; вернувшись, он поднял с земли оружие, зажал между колен, вынул обойму, рассыпал патроны и до тех пор колотил автоматом о камень, пока не устала рука и не согнулось дуло автомата. Потом он швырнул его в кусты.
Гедиминас часто дышал, пот струился по его лицу, но сердце теперь билось спокойней, и посветлело в глазах. Он поднял голову и удивился, снова увидев небо и облака. В лесу прокричала какая-то одинокая птица. С мокрых веток падали капли воды.
Когда Гедиминас вернулся, сестра ему сказала:
— Вас выписывают. Зайдите к главврачу.
Он сложил свое скудное имущество в мешок и простился с ранеными. «Едешь домой, — говорили они, — хорошо тебе». В их голосах была зависть. Они желали ему удачи, и Гедиминас почувствовал, что ему становится тоскливо. Жалко было расставаться с теми людьми, с которыми связывала его боль и надежда, поражения и победы на бесконечных неровных дорогах войны. Он хотел сказать им что-то хорошее, значительное, но не сумел; только махнул рукой и, повернувшись, неловко шагнул к двери.
Бам! — захлопнулась дверь за его спиной.
Бам! Бам! — загремели по коридору его сапоги.
Хирург с погонами подполковника вручил ему документы и пожал левую руку.
— Желаю удачи, дружище. И не унывай. Девки больше любить будут. Сразу видно, что герой. Закурим? — Он протянул пачку «Казбека».
Гедиминас взял папиросу. Подполковник подал ему огонь.
— Спасибо, — сказал Гедиминас.
— Война скоро кончится. Будет много работы. Ну, удачи.
Подполковник похлопал Гедиминаса по плечу.
Гедиминас по привычке вытянулся и левой рукой отдал честь подполковнику.
— Всего хорошего, товарищ подполковник.
Гедиминас вышел из комнаты главврача. Во дворе стояла машина, в которую садились солдаты, Рядом с машиной крутилась сестра, помогая им взбираться в кузов.
— Всего хорошего, — сказал ей Гедиминас. — Спасибо за все. Простите, если вас тогда оскорбил.
— Ну что вы! Ну что вы! — ахнула она. Ее голос задрожал и сорвался.
Шофер завел мотор, машина с рычанием двинулась с места и начала отдаляться от военного госпиталя. Гедиминас еще долго видел крошечную фигурку сестры; она махала рукой. Потом дорога сделала поворот, и госпиталь заслонили голые, одинокие, иссеченные осколками стволы деревьев. Прощай, лейтенант, прощай, Роземари, прощай все…
«И для меня война кончилась», — подумал Гедиминас.
12