Но возьмем и положим яйца еще дальше: чайка съест
их! Значит, понятие о том, что яйца свои, возникает в ее
голове в зависимости от того, как далеко они лежат от гнезда.
У чаек этот критический предел, дальше которого табу
на свои яйца не распространяется,— 30 сантиметров. А у
дикого гуся — один метр: ровно столько, на сколько он
может протянуть шею, не сходя с места. Непонятно, почему
гуси любят большие яйца? Чем больше, тем лучше для
гусиной души. Если положим в гнездо макет яйца в двадцать
раз более крупный, чем гусиные яйца, гусыня оставит их и
попытается, каких бы трудов это ей ни стоило, залезть на
крутую «гору».
Зуек-галстучник тоже страдает, как видно,
гигантоманией. Это ненормальное его влечение документировано даже
фотографиями. Один немецкий зоолог снял на пленку
необыкновенный случай: зуек оккупировал гнездо
кулика-сороки — великана в сравнении с зуйком! Гнезда они устроили
совсем рядом, и зуйку габариты соседских яиц пришлись
больше по душе.
Но вот птенцов птицы распознают отлично! По голосу,
по окраске, по движениям. Птицы выводковые, у которых
птенцы, выбравшись из яиц, сразу бегут за родителями,
знают своих детей лучше, чем птицы птенцовые, еще долго в
гнездах кормящие голых своих птенчиков.
Фазан, например (птица выводковая), безропотно
насиживает утиные яйца. Но как только утята начнут
попискивать под скорлупой, он убивает их.
А вот ястреб (птенцовая птица), высидев приемышей,
терпеливо пытается потом кормить их, безуспешно угощая
кусочками мяса. Но утята в мясе ничего не смыслят и, чуть
обсохнув, разбегаются из гнезда. Тут только ястреб
замечает, что «это не дети его, а добыча: кидается на утят и
убивает.
Птицы рождаются с готовой схемой-определением своих
детей. В ней главное — какой-нибудь знак. По нему узнают
они птенцов: либо голос, либо особые пятна в окраске, либо
знакомые движения — у всех по-разному. Если такого
знака нет, значит, это не родное дитя, а незваный гость. Вас
могут ввести в заблуждение куры, которые часто
высиживают и водят птенцов других птиц. Но дело здесь в том, что
куры — домашние животные. Они давно уже живут с
человеком и за это время успели растерять многие свои
первородные инстинкты. Чайки, например, ни за что чужих
птенцов кормить не станут, а своих различают среди тысячи
других, во всем, казалось бы, похожих на них. Так же и
пингвины, и утки, и многие другие.
А есть ли у птенцов такая же врожденная схема, по
которой сразу можно узнать отца и мать? У серебристых
чаек (помните?) такой знак — красное пятно на клюве.
Несколько иначе проблему эту решают маленькие гусята
и утята.
Родительские знаки отличия
Новорожденный гусенок считает матерью первый
появившийся над ним предмет. В природе это обычно гусыня.
У гусенка, которого мы вывели в инкубаторе,— человек.
Но и ящик (если человек не пришел вовремя).
Как только вы позовете гусенка, склонившись над ним,
он начнет кланяться и приветствовать вас в унаследованной
гусиной манере: с вытянутой вперед шеей. Тем самым он
удостоверяет вас, что вы признаны его матерью. И после
произнесенного им приветствия ничто не поможет, если вы
отнесете его к гусыне: он ее просто не признает. Она чужая,
по его птичьим понятиям.
Этот не всегда удачно действующий
инстинкт—«втискивание» образа родителя в первый увиденный предмет —
замечен и у млекопитающих зверей. В Африке случалось, что
новорожденные носорог, антилопа или буйвол бесстрашно
бегали за всадником или автомобилем: они увидели
их раньше испуганной и покинувшей их матери. И
никакими силами нельзя было прогнать этих трогательных
малышей!
Так и гусенок днем и ночью будет ходить за вами (на
некотором расстоянии, чтобы видеть вас под определенным
углом!) и пищать приятно и нежно: «Ви-ви-ви-ви». Это
уведомляющий сигнал, который можно перевести
приблизительно так: «Я здесь, а ты где?»
И ждет (такой уж у него инстинкт), что вы ответите ему,
как гусыня: «Ганг-ганг-ганг», то есть «Я тут, не волнуйся!».
Если не ответите, гусенок начнет пищать: «Фип-фип».
Это крик беспомощности и одиночества. И будет так пищать,
пока его не найдет мать или пока не погибнет, потому что
хотя прокормиться он может и сам, но без ее тепла и защиты
долго не проживет. Поэтому, повинуясь инстинкту, все силы
отдает писку «фип-фип».
Ответите ему «ганг-ганг», и гусенок, тотчас
обрадованный, прибежит приветствовать вас.
Крик беспомощности спасает многих животных-малышей
от одиночества и верной гибели. Молодой дельфин,
например, тоже, потеряв мать, кричит своим плаксивым
ультразвуковым голосом. И плавает, и плавает по кругу диаметром
два метра, пока дельфиниха не найдет его.
Гусенок, днем и ночью требующий своим «фип-фипом»
удостоверения, что вы тут,— очень трудный ребенок. Но
утенок для человека, решившего заменить ему мать, настоящий
«анфан террибль1». Потому что у него более сложный
«определитель» родителей. По его тезам и антитезам выходит
так, что мать прежде всего бегает вперевалочку (причем
главным образом двигаться должны ноги). Во-вторых, она
отзывается на утиный манер.
Как только откроете дверцу инкубатора, утята в панике
кинутся от вас. Но убегают они и от чучела утки. Человек,
чтобы привлечь их, должен встать на четвереньки, побежать
в этой неудобной позе (от которой он уже отвык!) и
закричать, как кричит утка: «Квег-гегегег». Если будете так
кричать, поленившись стать на четвереньки, утята оповестят
писком окрестности о своем одиночестве и не пойдут за
вами. В их унаследованном от предков представлении просто
1 «анфан террибль» (франц.) — ужасный ребенок.
не укладывается, что мать может быть высокой, как
человек.
«Поэтому надо крякать, передвигаясь на
четвереньках»,— уверяет 3. Веселовский.
«Я сам попробовал,— продолжает он,— водить семью
утят в саду биологического факультета, расположенном в
тесном соседстве с психиатрической клиникой в Катержин-
ках. Только крепкий забор защитил меня от этого
знаменитого заведения, так как крякающий на корточках человек
для посторонних наблюдателей с улицы — не иначе, как
сумасшедший».
Ночные цапли, или кваквы, ловят рыбу по ночам и в
сумерках; когда птенцы подрастут, цапли охотятся и днем.
В темноте, когда возвращаются они к гнезду, нелегко ведь
разобрать, кто подлетает — свой или враг? Чтобы детишки
их узнали, кваквы одним им известным паролем
предупреждают птенцов.
Пароль этот — особенный наклон головы. Приближаясь
к гнезду, кваква прижимает клюв к груди, и птенцы видят
тогда ее сине-черную «шапочку» и несколько белых перьев
над ней: цапля распускает их веером. Обычно же перья
сложены пучком на затылке.
Конрад Лоренц1 залез как-то на дерево, на котором
кваквы устроили свое гнездо.
Наблюдая за цаплями, он делал это уже не однажды.
1 Конрад Лоренц — отличный наблюдатель и один из
основателей новой науки — этологии, изучающей поведение, инстинкты и
психологию животных своими особыми, весьма продуктивными методами.
Многим из того нового, что мы узнали в последние годы о жизни
животных, мы обязаны исследованиям Конрада Лоренца и его
последователей — Нико Тинбергена„ Оскара Хейнрота, Реми Шовэна, Темброка*