Что касается Ельцина, то и с ним заговорщики загодя вели душеспасительные беседы, убеждая, что Родина в опасности, и взывая к его патриотическим чувствам. Скорее всего, "догадывается" автор, эта деликатная миссия поручалась Лукьянову. Да Ельцин "и через своих людей не мог не знать накануне 19-го числа о замыслах союзного руководства и, вполне возможно, специально вел последние разговоры так, чтобы создать впечатление о своей поддержке будущих "путчистов". Тем самым они провоцировались на неконституционные действия, а это позволяло обвинить их в перевороте и одним ударом ликвидировать ненавистный Центр. Риск? Безусловно. Это был крупный политический риск, но именно в этой области силен Б. Ельцин".
Короче, и в Белом доме, как на даче в Форосе, разыгрывалась сцена для публики, о чем говорит необъяснимое поведение заговорщиков: прибывшего в Москву 18 августа Ельцина никто не задерживает, он свободно совещается со своим окружением, его не отключают от телефонов и даже позволяют передавать по факсам и телеграфу в города России приказы о невыполнении распоряжений ГКЧП. Вот до какой степени основательное доверие питают, по Лебедеву, заговорщики к Президенту России. Остается предположить, что их арест и годовое пребывание в тюрьме тоже согласованы заранее и представляют третий акт комедии, разыгранной, чтобы сокрушить Центр, привести к власти демократов и запретить КПСС.
Предположение, что Ельцин и его команда провоцировали заговор и даже косвенно в нем участвовали, - из области детективных фантазий. Ссылка на склонность российского президента к риску в данном случае неубедительна. При всей своей решительности, он действует в "пиковых" ситуациях достаточно расчетливо и этому обязан тем, что сумел в конечном счете "переиграть" Горбачева. Но можно ли было, будучи в здравом уме, положиться на своего рода психологическую гипотезу, что в рядах гэкачепистов не найдется генерала Кавеньяка или Пиночета? Да необязательно генерала, достаточно было лейтенанта, считающего, что держава гибнет и для ее спасения нужно всего-то сбросить пару бомб на Белый дом? Что танкисты не откроют огонь по баррикадам на свой риск и страх, без приказа? Или: при крайне враждебном отношении к Горбачеву Ельцин мог ведь предположить, что тот примкнет к заговорщикам, чтобы спасти Союз и свое президентское кресло.
Короче, со всех точек зрения было бы безумием, зная о готовящемся выступлении гэкачепистов, спокойно дать ему совершиться, чтобы использовать затем в своих стратегических целях. В то время, конечно, все могли строить предположения, что рано или поздно будет сделана попытка переворота. Вслед за Шеварднадзе появилась целая куча предостерегателей, угроза "витала" в общественной атмосфере, поэтому нет ничего странного в том, что участники будущих событий по-своему к ним готовились. Некоторые провидцы даже предсказывали дату, резонно связывая ее с подписанием Союзного договора. Наконец, есть основания предполагать, что в окружении Ельцина вынашивался свой способ сорвать заключение Договора. На этот счет вполне мог существовать сговор с руководством Украины. Но все это из области догадок.
Малая вероятность того, что в Белом доме располагали точными сведениями о готовящемся выступлении, подтверждается и тем, что, по многим свидетельствам, решение выступить окончательно созрело у заговорщиков буквально за несколько дней до 19 августа. Свою роль, видимо, сыграло то, что в отсутствие президента, уехавшего в отпуск, психологически проще договориться, открыть друг другу карты и сочинить проекты заявлений, которые затем повезут в Форос, чтобы вырвать подпись у Михаила Сергеевича. Это не значит, что мысль о необходимости что-то предпринять, чтобы не допустить развития событий по огаревскому сценарию, не приходила раньше в головы будущих участников заговора. Чего там! Они фактически и не скрывали недовольства ходом дел и поведением президента. Но недовольство, пересуды за спиной - это еще не заговор.
Очевидно, Ельцин и его помощники узнали о готовящемся выступлении сразу после того, как были отданы первые распоряжения. Некоторые генералы, не желая участвовать в авантюре, поставили об этом в известность российское руководство. Однако и сами они не имели исчерпывающей информации - в таких случаях исполнителям говорят только, чем им конкретно надлежит заняться. Значит, о планах заговорщиков в Белом доме стало известно далеко не все. В этих условиях, посовещавшись, руководители России приняли единственно возможное решение - занять круговую оборону. Едва ли в тот момент у них в головах прокручивалась мысль о том, как воспользоваться провалом заговора.
Вероятно также, однодневное замешательство в противном лагере ослабило бдительность заговорщиков. Решив, что отсюда не следует ожидать немедленного отпора, они сочли излишним торопиться с арестом Ельцина и других своих оппонентов, решили попытаться придать введению чрезвычайного положения легальный характер, а там, как говорится, будет видно. Это был их главный просчет.
Но чем все-таки объяснить, что безотказно действующий обычно принцип "qui prodest" на сей раз не помогает "взять след" - нечто вроде взбесившейся стрелки компаса, которая вдруг стала указывать на Юг? Есть только одно правдоподобное объяснение: при диаметрально противоположных стратегических целях тактические интересы гэкачепистов и их противников в тот момент совпали. Те и другие жаждали сорвать подписание Союзного договора. Первые, потому что он, по их мнению, стал бы лишь промежуточной станцией на пути к окончательному распаду СССР. Вторые, потому что видели в Договоре спасение Центра (пусть не с прежними неограниченными полномочиями), опасались, что его подписание может надолго отложить столь страстно желаемые разгром остатков прежней системы и выселение Президента СССР из Кремля.
Ну а как обстоит дело с приписываемой самому Горбачеву причастностью к планам заговорщиков? Версия еще более фантастическая.
Для начала стоит рассмотреть факты. Они сводятся к упомянутой "4-й" линии связи. Инкриминируя Горбачеву столь тяжкое обвинение, Лебедев не задумался над тем, что у президента могли отобрать и пресловутый персональный передатчик. Генеральный прокурор России В. Степанков и руководитель следствия по делу ГКЧП доказывают, что с 16 часов 30 минут 18 августа 1991 года Горбачев уже не контролировал "ядерного чемоданчика", так называемый ядерный караул (группа офицеров во главе с полковником В.Т. Васильевым) изолирован, а затем отправлен в Москву, и, вообще, роковая кнопка находилась все это время в распоряжении Генерального штаба.
Забавно, что отрывок из книги Степанкова и Лисова опубликован в том же номере "Независимой газеты", в котором Лебедев предается своим детективным фантазиям.
Стоит привести и показания телефонистки коммутатора "Мухолатка" Тамары Викулиной:
- Я только собиралась соединить Горбачева с его помощником Шахназаровым вдруг откуда ни возьмись за моей спиной появились офицеры правительственной связи. Сейчас, говорят, отключим связь с Горбачевым. Я в ответ: "Только что сообщила Горбачеву, что соединяю его с Шахназаровым. Неудобно теперь не соединять". Как только разговор с Шахназаровым закончился, связь тут же пропала. Следующим должен был с Михаилом Сергеевичем говорить Председатель Верховного Совета Белоруссии Дементей. Но офицеры - они уже распоряжались на коммутаторе - посоветовали ему положить трубку и больше не беспокоить президента звонками...
Коммутаторы перешли на ручной режим работы. Только по автомату никто не мог бы дозвониться с "Зари", если бы даже каким-то образом восстановил связь. Все разговоры в процессе ручного режима становились подконтрольными. На правительственном коммутаторе в Ялте место дежурной телефонистки занял офицер КГБ. Он получил указание предоставлять связь только радиостанции "0254", установленной в автомобиле Генералова. И только по паролю. Пароль был "Марс"*.
Полагаю, этого достаточно, чтобы раз и навсегда отказаться от подозрений, будто у Горбачева была возможность связаться с миром и он ее сознательно не использовал. Это - фактическая сторона дела. Но следует рассмотреть и основанную на чистой дедукции версию Л. Баткина о мнимой причастности президента к заговору**.
Суть ее концентрированно изложена в следующих утверждениях. "Это был не столько государственный переворот, сколько государственный поворот", "В программе хунты не значилось, по существу, ничего такого, что расходилось бы с официальной или закулисной политикой Центра вообще и Горбачева в частности".