Больно!
Невыносимо!
С меня хватит!
Я сдалась…
Я лежала, не шевелясь и плакала, ожидая, последнего удара. Открыв глаза, увидела непривычную темноту, размытую слезами. Впереди различались очертания окна и желтый глаз луны. Плевать, где я и что со мной…
Я в очередном витке иллюзий Лабиринта.
И с этой мыслью мне в лицо ударил свежий воздух — мясистый, морозный, отрезвляющий. Он прошелся по моему мокрому лицу, приводя в чувства, по избитой и израненной спине, забираясь прямо под майку и холодя царапины и занозы.
Было больно. Но воздух, словно волшебный напиток, придавал сил с каждым вдохом. Не уж-то и он иллюзия? Я снова открыла глаза. Слезы просохли, и я четко теперь могла видеть очертания окна.
Господи… Не может быть!
Я попыталась повернуться, но рука подо мной, зажатая собственным телом и железной перекладиной, тут же прострелила и снова вызвала нестерпимую боль. Я вскрикнула и снова замерла в лежачем положении. Знакомый аромат от вещей, перебиваемый свежестью из окна, будоражил каждый нерв. Не уж-то это наша с Рэем кровать? Не уж-то я дома? Но как?
Нет, Мел, скорее всего, это иллюзия! Обман! Дьявольская ловушка Лабиринта!
Я напряглась — я услышала громкие печатные шаги. Стремительные, резкие, утопающие в ковре острые каблуки спешили ко мне. Попытавшись осторожно вытащить руку из-под железной перекладины, боль снова накинулась на меня, как зверь. Я застонала от безысходности.
Я своим телом придавливала больную руку перилой, но приподняться никак не могла, не задев ее. Ловушка для себя.
Дверь открылась, пустив свет из коридора и осветив знакомые очертания комнаты.
— Мелани? — Знакомый и желанный голос Реджины прозвучал в тишине.
Неужели я все-таки дома?
Разрушая последние мои сомнения, откуда издалека донесся плач младенца — где-то рядом плакала Аделина.
— Как ты здесь оказалась? О, Господи!
Щелчок, и зажегся свет. Лежа кровати в сторону окна, я с ужасом увидела, во что превратилась комната: длинная ржавая лестничная перила выбила оконную раму, отколола кусок комода, сбила гардину, вдребезги разнесла горшок с гортензией и поцарапала подоконник. Порванная штора, будто морская кружевная медуза, колыхалась на ночном ветре.
— Ной! Помоги! — Закричала Реджина.
Через мгновение жесткие цепкие руки начали пытаться поднять меня. Реджина неловко попыталась вытащить руку, отчего я взревела от боли.
— У нее кисть, кажется, раздроблена! Нам надо приподнять ее и вытащить из-под этой железки, на которой лежит.
— Это перилы. — В голосе Ноя слышалось удивление.
— Какая разница!
Еще мгновение, и теперь меня в четыре руку поднимали с кровати. Когда им удалось приподнять меня, живот скрутило от боли. Я стонала. Слезы лились градом. Перед глазами то и дело отголоском прошлого отчетливо вспыхивал красный цвет. Я была уже готова взмолиться, чтобы меня прикончили, не мучая.
Каким-то чудо им удалось, вытащить кисть из-под железки и аккуратно уложить на спину, пускай и на жесткие прутья перилы. Они дали мне несколько минут прийти в себя от боли. Открыв глаза, я увидела родной потолок нашей спальни в Саббате, который часто меня первым встречал при пробуждении в объятиях мужа. Блаженные дни…
Я опустила взгляд и увидела Реджину и Ноя. Они казались близнецами со своими бесцветными волосами и взволнованными лицами. Сзади них чуть ниже потолка шла огромная царапина по стене, кое-где содравшая, словно кожу, обои вместе со штукатуркой, оголив геометрический узор старых деревянных межкомнатных стен. Я проследила за царапиной насколько могла это сделать лежа на спине и поняла, что это сделал второй конец отломанной перилы.
— Ной, беги за Сенатской бумагой в кабинет! Бери всю, что есть! — Голос Реджины чуть дрожал, хотя она старалась держать себя в руках и не смотреть с ужасом на мою руку.
Ной, не спрашивая, развернулся и чуть ли не бегом кинулся из комнаты. Крик Адели усиливался с каждой минутой. Девочка уже не плакала, а жутко хрипела от потуг.
— Давай, я тебе помогу сесть! — Не спрашивая, сказала Реджина, затем, пыхтя, подхватила меня под спину и усадила. От смены положения, меня замутило и закачало. Но то ли дар пытался помочь, то ли тело уже онемело, боль в руке не выдавала мучительных сигналов, от которых хотелось кричать. Наконец-то я осмелилась перевести взгляд с бледного, но решительного лица Реджины на руку и тут же охнула от ужаса: кисть представляла нечто лиловое опухшее, кровоточащее. Большой палец был выбит, указательный был сломан буквой «г», как и средний с открытым переломом. Это была уже не моя рука. Ее вряд ли уже можно было назвать рукой!