— Спокойно, Мелли! Спокойно. Сейчас прибежит Ной и принесет Сенатскую бумагу для лечения! Все вылечится! Поверь!
Я не могла глаз отвезти от поломанной кисти. Боже! Разве это можно вылечить магией?
Внезапно Реджина требовательно повернула мое лицо к себе, схватив за подбородок.
— Мелли! Мел! Где все остальные? Как ты здесь оказалась?
Я еле поняла, что она меня спрашивает. Пытаясь, успокоиться и ровней дышать, не обращая на боль, я попыталась вспомнить произошедшее. Перед глазами вспыхивали яркие сумбурные картинки. Бьянка, Невидимка, как все начали сходить с ума, как Клаусснер попытался прирезать меня и огненный шар, будто искра отлетевший от дерущихся и мощно врезавшийся в старую ржавую перилу. Падение…
— Не знаю… — Еле выдавила я, понимая, что не могу объяснить, как с перилой ввалилась в Саббат, и, судя по разнесенной комнате и царапинам на стене, я упала с ней где-то с середины высоты комнаты. Огромная кривая железка была чуть больше комнаты и поэтому снесла окно, оставшись одним концом в нем, и вскрыла стену с черными обоями.
— Зато я догадываюсь, как ты тут оказалась. Остальные все еще там?
— Да…
— Вот! — Ной влетел со стопкой листов.
Аделина продолжала плакать, чем больше волнуя меня. Почему она так плачет? Почему ее не могут успокоить? Она же почти хрипит!
— Сейчас! — Зло обратилась ко мне Светоч. — Ной залатай ее. Бумаги не жалей!
Она, переступая осколки и сломанный кофейный столик с моей любимой разбитой чашкой для вечернего чая, почти выбежала в коридор. Оттуда донеслось:
— Давай ее сюда! — И ребенок начал потихоньку стихать.
Пока я слушала, как Реджина успокаивает племянницу, Ной осторожно вытянул мою руку, взял бумагу и аккуратно начал от локтя обертывать ей. Это казалось диким, пока бумага не стала «впитываться» в кожу, вспыхивая энергонитями и знаками. Когда он дошел до пальцев, Ной на мгновение стушевался, а затем произнес:
— Приготовься.
Очень легко, я бы сказала, нежно, он начал класть бумагу на ладонь, еле касаясь моих покалеченных пальцев. Бумага обагрилась кровью, а затем зажглась знаками и быстро начала исчезать, впитываясь в кожу. А затем будто кто-то невидимый начал возвращать выбитые суставы на место одновременно на всех пальцах. Ослепшая от боли, я заорала, схватившись за руку. Я повалилась ничком, лицом в покрывало, пытаясь заглушить свой вопль мягкостью кровати. Подкладка красного плаща начала колыхаться яркой вспышкой перед глазами, возвращая меня в тот день с такой же болью. Когда я дошла почти до точки безумия, боль начала стихать, а я проваливаться в блаженную немоту остального своего тела.
Я не сразу поняла, что меня гладят по голове. Еще через пару минут, раздался сострадающий голос Реджины:
— Вот и все. Ты такая молодец.
Еще мгновение, и я услышала еще один звук в комнате — частое сопение с каким-то всхлипами. Когда я окончательно пришла в себя, то, набравшись храбрости, осторожно пошевелила пальцами. И получилось! Открыв глаза, я увидела у себя здоровую руку без раздробленных костей, будто мой старый дар регенерации сработал на безжалостном максимуме. Осторожно поднявшись, я увидела Реджину, держащую одной рукой Адель. Маленькая выдавала те самые посапывающие-всхлипывающие звуки. Она спала на руках у Реджины и вздрагивала во сне. Длинные ресницы дрожали, будто крылья бабочки на ветру. На щеках были пунцовые пятна от крика.
— Она чувствует, что родители в беде. — Пожаловалась Реджина. — Спит только у меня на руках.
Хелмак кинула взгляд в сторону входа: там стояла напряженная Нина, а рядом такой же Ной.
— Что нам делать? — Наконец-то я смогла выудить из себя хоть слово.
— Ты останешься с Аделиной. Ной теперь за Главного. А я с Ниной в Лабиринт.
Я удивленно посмотрела сначала на Нину, а затем на Ноя. И поняла, что дела плохи. Мой разум запротестовал, а сердце сказало:
— Мне надо с вами… Вы не знаете Лабиринт.
Вместо ответа Реджина протянула мне в руки спящего ребенка. Пришлось взять. Теплое тельце девочки удобно легло мне в только что восстановленные руки. Вот она природная мудрость: человеческие руки — самая удобная колыбель для младенцев. Маленькая вздрогнула, а затем горько вздохнула, не открывая глазок. На мне все еще была грязная пыльная майка, а чистая нежная щечка Аделины теперь прикасалась к ней. Во мне проснулась материнская нежность и забота, глушащие изнеможение от пройденных испытаний.
— Нет, Мелани. Ты останешься с Аделиной. А про Лабиринт ты мне сейчас сама все расскажешь и покажешь.
Я снова посмотрела на измученного криком личико спящего ангела. Краснота на щечках начала потихоньку проходить. И я поняла, что меня будто цепью с якорем привязали к ребенку. Ну, куда я денусь от нее? Ради этого существа я пошла на костер и пожертвовала своим любимым. Да, Аделина не моя дочь, но мои жертвы! И кто у нее останется, если все сгинут там, в этом Лабиринте?
Реджина резко наклонилась и жарко прошептала мне на ухо:
— Обещаю, я приведу всех. Потому что все они — мои жертвы! Ты теперь понимаешь меня.