Я сидел и тупо пялился на ноги пассажиров. С каждой уходящей минутой я приближался к месту катастрофы. Все больше во мне зарождался детский страх, тот самый, который не дает спать по ночам, который вызывает демонов и призраков из темноты, тот самый, где ты осознаешь, что мир рухнул, а выжил один-одинешенек.
— Мириам… — Тихонечко я позвал сестру. — Мириам…
Реджина тут же посмотрела в упор на меня. Взгляд камнем придавил и заставил замолчать.
— Выходим. — Реджина скомандовала, как робот.
От попытки выглядеть собранной ее лицо вытянулось и превратилось в маску. Выйдя на улицу, нас встретила станция Ватерлоо из красного кирпича с угловатыми крышами. Люди неспешно шли к себе домой. Город зажигал витрины и фонари. Двинувшись по Юг-Роуд, мы свернули на Хоумонт- Авеню. Сердце дернулось. Пусть будет проклята Британия с их однотипными домами! На секунду мне показалось, что я вернулся домой, что вот пара домов и будет поворот к «Таверне» с ее глухо заколоченными окнами.
— В конце улицы гостиница… — Стоило сказать это Реджине, как я увидел отблески мигалок полицейских машин.
Синий… Красный… Синий… Красный… Они вспыхивали ярко в стеклах домой, и каждую секунду цвет их становился гуще. И вот показалась пара машин. Рядом с ними стояли лишь два полицейских.
И Реджина, наплевав на свои каблуки, побежала к ним. Я же затормозил. Мне стало дурно.
— Мисс Хелмак! — Донесся голос полицейского, который узнал Реджину. Голос мужчины был громкий, раскатистый, что его слышно было с расстояния. Похоже, это был Архивариус в форме.
— Нет, тело еще не увезли. Только что подъехала машина забрать его. Мистер Хелмак, все еще наверху.
Сердце прекратило стучать. Я стоял, как вкопанный, ощущая себя зрителем странной постановки, пока Реджина не обернулась ко мне. Я увидел боль и … Смирение? Она зажмурилась и сделала лишь шаг в сторону от полицейского, будто освобождала мне дорогу.
И я рванул. Пара движений и проскочил между полицейскими прямо в открытую дверь дома. В след донесся крик. Я пролетел мимо еще одного с блокнотом в руках, допрашивающего у лестницы какую-то женщину. Взлетев на второй этаж, увидел небольшое столпотворение из-за узкого коридора. Тут были и полицейские, и штатные, и люди в костюмах — служители Сената, лениво и незаметно шарящие на наличие магии.
Всё, что я ощущал — глухое неверие в происходящие.
Нет! Нет, этого не может быть…
Я заходил в комнату, ощущая, как немеют ноги. Сердце не билось, оно дрожало от шока и ужаса. В номере было около трех полицейских, в нем витали запахи улицы и кофе, принесенные на одежде людьми. Я слышал щелканье фотоаппарата из спальни впереди. Вспышки молниями проносились по мебели и обоям в проеме двери.
Там труп…
Там фотографируют труп.
— Вы кто? — Спросил полицейский, удерживая меня за руку прямо на проходе.
— Он брат… — Заступился за меня Артур, который отделился от толпы в коридоре.
— Туда нельзя.
Артур начал что-то говорить, воздействуя на смертного. Я не слышал. Я смотрел на вспышки фотоаппарата в комнате и носилки, которые занесли и поставили к стенке. В этот момент нас обошел полицейский, потеснив к стене, и, расправляя белую простыню, вошел в спальню.
Воспользовавшись замешательством Артура и мужчины, на которого воздействовали, я кинулся в комнату, испугавшись, что меня сейчас остановят. Почти оттолкнув полицейского с простыней, я вылетел в центр спальни и увидел тело, лежавшее на полу, словно поломанный манекен.
Лишь спустя короткое мгновение, я осознал, что это Мириам. Темные волосы разметались по ковру. То, что я принял за темный платок, были подтеки крови от раны на шее. Всё было обагрено Мириам.
Она была словно разбитый бокал, выплеснувший свое вино.
Лицо отвернуто от входящих. Но в вспышках камеры я видел четкую линию скул, нос, ресницы … Она была с открытыми глазами.
А фотоаппарат все щелкал. Рядом стояли полицейские, которые, замерев, удивленно смотрели на меня. Что-то им говорил Артур, что-то отвечали ему, но все это было словно через толщу воды. Я лишь смотрел на четкий контур скул.
Я попытался подойти, но меня схватили за руку и начали выводить из комнаты.
Не сопротивлялся.
Не было сил.
Мир дробился в глазах, звуки сливались в писк. Я не чувствовал себя. Будто разучился быть.
Всё теряло значение.
Всё.
Кроме четкого очертания белоснежных скул.
***
— Когда вы в последний раз общались?
— Она вела себя подозрительно?
— Не замечали странное?
— У нее были враги?
— Вы знакомы с ее женихом?
Вопросы от полицейских, вопросы от Архивариусов, вопросы самому себе.
Нет.
Может быть.
Не знаю.
Знаю, что она не могла бы покончить с собой. Не верю.
На глянцевых фотографиях детали ее тела и обстановки той комнаты. Фото ее израненных пальцев. Ее отпечатки на лезвии бритвенного одноразового станка. Всё говорило полицейским о суициде. Но меня интересовало, что скажет Сенат: я ждал главного вопроса.
И дождался, когда мне протянули фотографию женщины и спросили: знал ли я эту Химеру?
В этот момент я почувствовал радость, что наконец-то вижу лицо смерти Мириам. Ни какой это не суицид! Вот она — убийца. По опечаткам магии она воздействовала на Мирру, ее зафиксировали камеры на входе, она была в вечер убийства у моей сестры. Эта женщина была последней, кто ее видел живой. Главное доказательство для меня было то, что Химера исчезла.
Меня трясло. Я захлебывался в ненависти и отчаянии.
На панихиде сидел в первом ряду и смотрел на блестящий черный ящик, в котором лежала моя Мириам — вся моя семья. В церкви было холодно. Собственно, как и везде. Плакать не мог. Будто у меня сожгло все внутри вместе с этой способностью. С сестрой пришли проститься лишь пара Архивариусов и Варлак с Романовой. Я насчитал двенадцать человек в церкви.
Двенадцать. Как вырезанных апостолов на деревянном средневековом алтаре за гробом.
Пастор с проплешиной что-то заунывно читал из книги, стоя в лучах солнца, пробивающихся из высоких старинных витражей, поблескивая стеклами своих очков. Пара хористов неэмоционально что-то выдавали на латыни. Затем, гроб вынесли и мы пошли за ним, как овцы. На улице светило солнце, озаряя все после дождя. Сочно пахла земля, кладбищенская трава, блестели лужи. Жизнь бурлила. Я подумал, что Мириам так же давала счастье, когда нам было плохо, она была нашим солнцем в середине осени.
А дальше Киркдейл с серыми одинаковыми надгробными камнями. Я смотрел, как исчезал черный гроб в яме. Я видел всю ту же четкость линий белоснежных скул во всем — в резьбе на гробе, в мраморе памятников, в живых людях. Меня преследовал этот образ.
— Я отомщу… Обещаю, Мирра. Я отомщу…
— Что? Ты мне? — Стеф наклонился ко мне, думая, что обратился к нему.
Но я заткнулся. Крепко стиснул зубы и твердил про себя: «Я отомщу».
Отдайте мне приказ, как собаке, чтобы нашел по следу. Отдайте.
— Странно, что Виктора нет.
— Он на допросе. — Донеслось до меня.
Я посмотрел на Реджину и заметил, что она постарела. Ева рядом казалась бледной и серой.
Виктора нет… Я чувствовал, как огонь разрастался в груди. Я ненавидел так, что все мои внутренности начало скручивать. Казалось, ненависть преобразовывалась в нечто кипящее, рвущееся через грудную клетку. Хотелось орать до хрипоты, бить до крови, рвать и метать до уничтожения. Но я стиснул кулаки и пытался сдержать это, несмотря на дрожь от переполняющего гнева. Магия гудела во мне так, что заложило уши.
Убить.
Стереть с лица земли.
Чтобы его труп был поломан и искорежен.
Химер не хоронят. Их сжигают либо в крематории, либо на костре Инквизиции. Вот и его хотелось сжечь. Лучше бы живьем!
Мириам, это он? Не так ли? Дай знак! Он предал тебя! Его не было рядом! Ты его ждала в том номере? Я знаю. Я помню, как Архивариус говорил, что хозяин гостиницы знал тебя!
Ты не дружила с Химерами. Кроме этого ублюдка Савова. Ты его любила, но ты сомневалась в нем. Из-за него тебя убили.
В кармане лежала цепочка Мириам с нанизанным на нее кольцом — единственное, что я взял после морга. Сил не хватило похоронить с сестрой. Я сжимал ее и твердил, умоляя небеса откликнуться: «Дай знак! Это он? Дай знак…».
Когда гроб оказался в яме, я подошел, держа в руке розу. Одну бордовую. Для моей сестры. Я никогда никому не дарил цветы…
И вот я разжал заледеневшие пальцы, цветок сорвался в пустоту и мягко ударился о крышку. Пара лепестков оторвалось и отлетело. А дальше в могилу посыпались целые букеты. Как было много цветов! Они хоронили Мириам. Они закрывали своими лепестками и стеблями гроб. Кидали все. Все двенадцать. Женщины тихо плакали, всхлипывая в носовые платки, у некоторых мужчин в глазах стояли слезы.
— Пойдем? — Мягко попросил Стефан.
И я ушел. Ушел сиротой.
Теперь у меня никого и ничего, кроме желания отомстить.