— Видно, ты очень хотела попасть туда, раз об этом помнишь!
Мои слова попали в цель, и Мел, шмыгнув носом, отвернулась к шкафу. Боже! Кажется, она сейчас заплачет! Из-за такой ерунды! Ох, уж эти женщины! Что у них в голове творится? Странные существа! Странные и смешные!
Я сделал слабую попытку отвлечь ее:
— Мел! Ты нарушаешь предписания моего психоаналитика. Час уже на исходе…
Мелани кинула на меня убийственный взгляд, будто обвинила в малодушии. Ну, всё! Хватит!
Я резко вскочил со стула и впился в ее губы. Любимая возмущенно начала отпихиваться, чем сильнее раззадорила меня. В итоге пришлось грубо стиснуть ее в своих объятиях, чтобы не могла вообще пошевелиться. Секунда, две, и вот уже мы страстно целовались, теряясь в складках своих одежд.
Первой в себя пришла жена, прервав поцелуй и легонько коснувшись губами моей шеи, чуть ниже кадыка, что мурашки побежали по поясничному столбу.
— А вдруг Реджина или Артур войдет? — Пробормотала она, опаляя дыханием шею.
— Думаешь, они присоединятся к нам?
Она захохотала, а я носом зарылся в ее локоны, вдыхая родной и любимый аромат волос.
— Давай, посмотрим, что в моей папке? — Она отстранилась от меня и подняла свою папку с пола, которую в пылу нашей борьбы, бросила на пол. — В последний раз, я обнаружила нелестные данные о себе.
— Я про Виктора и его папки, — пояснила она, поймав мой заинтересованный взгляд.
Ах, да! Упомянула дьявола. Я еле удержался, чтобы не высказать пару ласковых о Савове. Повернувшись к шкафу, я достал свою папку, пока Мел увлеченно читала свою. Знаю, что ничего там не найдет, кроме сухих фраз: метрика, краткая биография, выписка Архивариусов о поведении на Начале, кто ее Главный, какая школа, какие способности и предрасположенности. Правда, Саббатские папки после произошедшего теперь сильно отличались от обычных инквизиционных папок.
В моей лежала старая фотография, сделанная, как я поступил в Саббат. Юный, резкий, наглый, с вызовом и сарказмом смотрел в объектив фотоаппарата. Тот мальчишка решал сам, каким правилам ему следовать, а каким нет. Гонора ему было не занимать. Волчонок уже имел зубы и умел скалиться. Наверное, это и понравилось Реджине Хелмак, которая сразу же отметила Оденкирков для себя.
Затем была еще пара фотографий, не приклеенные, просто воткнутые между листами. Смотреть на них, как раскручивать свое прошлое и осознавать насколько я поменялся.
Вот я на съезде Инквизиции стою рядом с Мириам — это был наш последний год вместе. На ней я все еще был нагл и резок, но уже довольный собой и своими результатами. Уже знавший себе цену, следящий за своей внешностью, как за своей репутацией: приталенный темно-серый костюм, дороговизна сорочки, уложенные гелем волосы. А рядом Мирра, чуть улыбающаяся в камеру — цветущая, красивая девушка, влюбленная по уши в своего убийцу. Я уж стал забывать, какая она была родная и нужная для меня…
Затем шла фотография, сделанная после потери сестры: горе явно поменяло меня. С меня словно сбили спесь. Я стоял рядом со Стефаном и Ноем, но будто отдельно от них, стараясь не смотреть в объектив, а куда-то в сторону, исподлобья. Не было улыбки, не было наглости и задора, на фотографии был молодой человек, который пытался стать незаметным. Вся его жизнь тогда стала сплошным желанием отомстить, вернуть себе счастье.
Странно… Я даже не помню, когда была сделана эта фотография. Не могу узнать интерьер.
Последняя фотография была сделана в Швейцарии два с половиной года назад перед появлением Мелани у нас и в моей жизни в частности. Мы тогда все Саббатом отдыхали на Рождественских каникулах, отмечая отличный год для Инквизиции. На ней был запечатлён мужчина, который сидел с краю от всех, слегка опершись на локоть и закрыв пальцами легкую улыбку на губах. Полный контроль над ситуацией. Моя типичная поза. Однажды Пол заметил, что когда человек так держит пальцы у губ, как я на фото, значит, у него есть что сказать собеседнику, но сдерживает свое мнение. Забавно. Но это истина. Я стал более молчаливым после смерти Мириам, более наблюдательным и вникающим в суть. «Собранным и опасным» — это уже отзыв Мелани обо мне, когда она рассматривала мои фотографии, которые были у меня.
— Мелли, смотри. — Я подозвал жену. Она сразу же откликнулась, быстро подойдя ко мне. Я ей показал самую первую фотографию.
— Ой! Ты такой… лохматый!
Я невольно засмеялся. Да, она же не знала его, того Оденкирка, поэтому она не знала, как сильно он изменился, как волчонок превратился в хищника. Для нее поменялась лишь прическа.
— Ты вырос. Похорошел. — Произнесла она, снова возвращаясь к чтению своего дела.
Я ухмыльнулся. Почему-то мне даже понравилось, что она отметила лишь это.
Закрыв свою папку, я веером пропускаю сквозь пальцы страницы. Шорох перелистывания и приятные ощущения на кончиках. Пока не дошел до последней записи. Строчки невольно бросились в глаза: