— Не! Я лучше на стрельбище вас уделаю!
— Да ладно тебе!
— Неужели заболеть боишься?
— Оденкирк, с твоей стороны это ханжество! Тебе Мел такой подарок сделала! А ты не пользуешься!
Я засмеялся, рефлекторно отвернувшись, чтобы они не увидели истинных чувств. Мне больно слышать ее имя. Я мучился без нее.
Пока они плавали, я решил обойти домик и осмотреть по-хозяйски: что еще можно сделать пока последние теплые дни лета? Через пару дней кончится август, поэтому надо быстрее завершить все наружные отделочные работы. А дальше будет осень и я не знаю, чем буду себя отвлекать от мыслей о ней…
Когда я очнулся от комы, то вел себя, как истинный эгоист, не замечая, что происходит с любимой.
— Рэйнольд, вы должны поесть. Хотя бы одну ложку проглотите! Ведете себя, как ребенок! — Я нарочно отказывался есть, отворачиваясь от сиделки. Мое тело еще плохо слушалось меня, как речь, которая давалась с трудом. Мое каждое слово растягивалось и произносилось с трудом, из-за этого я постоянно молчал. Лишь с Мелани я пытался говорить. Она показывала строчки в книге, а я старался прочитать.
Я постоянно требовал ее присутствия, а не сиделки возле себя. Но Мелани исчезала, и порой днями не мог ее видеть. Она часто ходила в Сенат на показания и к своей сестре. Но если возвращалась, то я полностью завладевал всем ее вниманием, не отпуская до ночи.
— А вот и она! Миссис Оденкирк, я хочу пожаловаться: ваш муж отказывается есть!
И она появлялась, как солнце, одаривая своей улыбкой. Моя сиделка часто жаловалась на меня, а она лишь журила.
— Ме-е-елли… — Я тянул ее имя, будто придурок, мысленно добавляя «девочка моя». Сиделка исчезала, и я пользовался добротой любимой. Я жадно рассматривал ее лицо, игрался с волосами, читал для нее и учился заново ходить, опираясь на хрупкое девичье тело, по большей части лишь для того, чтобы обнимать ее, чувствуя под рукой выпирающие тонкие косточки. Какой же я был эгоист! Уже тогда надо было обратить внимание на то, что с ней происходит! Но я ничего не замечал. А она молчала, лишь изредка странно глядела на меня, словно хотела задать вопрос, или рассматривала, будто видит впервые. Я даже не спрашивал, как у нее дела, где она была, что делала — боялся быть навязчивым, все казалось, что ей хватает и так моего постоянного выклянчивания времени для себя. У нее был уставший вид.
— Просто не выспалась, — отмахивалась она.
— Ты худая…
— Просто устала. Скоро все войдет в норму!
Сначала мне рассказали о случившемся в Сенате в очень щадящем меня пересказе. Затем я открывал все больше и больше правды.
— Рэй…
Она отрывала взгляд от книги и огромные чистые глаза цвета синего неба, смотрели на меня чуть испуганно и беззащитно.
— Что ты чувствуешь ко мне?
Неуверенный детский вопрос. Я снисходительно улыбался и нежно касался ее щеки. В начале этого ей хватало. Но потом она уже требовала ответа.
— Любовь, нежность… — Начинал я перечислять, пытаясь догадаться, что она хочет услышать в ответ.
Затем следовал самый неожиданный вопрос:
— Ты уверен в своих чувствах?
— Конечно! — Горячо уверял, готовый поклясться чем угодно и как угодно.
Но однажды, когда это повторилось в третий или четвертый раз, я не выдержал и спросил: «А ты уверена?»
И увидел панику в ее глазах. Она попыталась улыбнуться, но я четко видел испуг и муку.
После этого вызвал Еву на разговор, которая часто общалась с Мелани. Я знал Валльде и доверял ей всецело, в отличие от молчаливой Нины и забывшей про всех, кроме своей беременности, Варвары. На вопрос, что происходит с Мелани, я услышал много нового. Моя история обрастала шокирующими деталями и ужасающими фактами. Ведь до комы последнее четкое воспоминание было, как Мелли неуверенно шла к алтарю, чтобы обручиться со мной. А дальше не помню. Дальше какие-то мимолетные несвязные картинки и сухие факты о взятии Сената и моем пребывании под гипнозом Моргана, о чудесном спасении моей девочкой.
Но правда оказалась более сурова: Дэррил, Лидия, схема, Мелани с Кевином в Карцере. Оказывается, она сбежала, пошла на риск ради меня!
— Рэй, Мелани надо показать врачу…
— Она здорова! — Мое возражение было бессмысленным, потому что я понимал, что хотела сказать Ева. Но я — дурак, эгоист, все еще надеялся, что скоро мой врач отменит массажи, физиопроцедуры, постоянный контроль моего состояния, и я, наконец-то, переселюсь из спальни для гостей в свою комнату к Мел — к своей супруге. Что у нас будет некое подобие совместной жизни, что смогу доказать ей свою любовь, будем обсуждать планы на будущее, вместе выберем квартиру или дом, переедем из Саббата, отметим, как Ева и Стефан, свадьбу путешествием и брачной ночью, которой, к слову, у нас еще не было.