- Заставляйте улыбаться свои розы, получше смотрите за своими больными! повысил голос юноша. - Посторонние не имеют права заходить во двор секретаря райкома. Может быть, здесь есть какой-нибудь секрет, который другие не должны знать, ясно вам?
Али-Иса насмешливо улыбнулся:
- Да ты, я вижу, Сары, превзошел самого Кесу. Можно сказать, ты дал ему хороший пинок под зад.
Старик заливисто рассмеялся, довольный своим остроумием. Сары вспыхнул, как порох, сверкнул глазами на старика:
- Но, но, полегче! Никакого Кесы я не знаю. Однако мне известно, кто дал мне в народе прозвище "Маленький Кеса". Я доберусь до этого человека, он узнает меня!
На веранду вышел Демиров, привлеченный голосами споривших.
- В чем дело, Сары? - спросил он. - Что вы здесь обсуждаете?
Юноша растерялся, поспешно сдернул с головы шапку, поздоровался:
- Доброе утро, товарищ райком!
Али-Иса почтительно поклонился, тоже поприветствовал секретаря. Тот сказал:
- Здравствуй, здравствуй, старик. Рад видеть тебя. Как поживаешь? Как здоровье?
- Спасибо, товарищ райком, - поблагодарил Али-Иса и опять поклонился. Желаю вам всегда быть здоровым и бодрым!
Сказав это, он победоносно взглянул на Сары. Тот даже позеленел от обиды.
- Ты прямо-таки воскресил этот садик, старик, - улыбнувшись, сказал Демиров. - Молодец!.
- Делаю, что могу, товарищ райком, - почтительно ответил Али-Иса. - Мои руки созданы для того, чтобы создавать, благоустраивать.
- Розы - просто прелесть! - похвалил секретарь. - Невозможно глаз отвести.
Лицо старика засветилось радостной улыбкой. Похвала секретаря вознесла его, можно сказать, на седьмое небо.
- Взгляните на мою седую голову, товарищ райком, - сказал он, снимая с головы старенькую папаху. - С годами я и сам уподобился белой розе. Что же касается вашего садика, теперь он и мне нравится. Ему не хватает лишь канарейки. Летом, товарищ секретарь, здесь должна жить желтая канарейка, а осенью - белая канарейка. Желтая канарейка возвещает о приходе лета, о поре, когда распускаются розы. Белая же канарейка возвещает о приходе осени - поре перелетных птиц.
- Такова жизнь, старик, таковы законы природы, - улыбнулся Демиров. Он вдруг вспомнил про доктора Везирзаде, поинтересовался; - Скажи мне, пожалуйста, Али-Иса, бакинский доктор-старичок еще здесь, не уехал?
- Вчера уехал, - ответил Али-Иса. - Погрузил свои вещи на лошадь и отправился в дорогу. Даже проводника не взял.
- Это плохо.
- Ничего, я думаю, доберется в добром здравии.
- Куда он поехал?
- В деревню Дашкесанлы, к Годже-оглу.
- Да, так мы и условились, что он поработает в Дашкесанлы. Там его хорошо примут.
- Жалко, что доктор уехал от нас, - посетовал Али-Иса. - При нем, за эти несколько дней, наша больница прямо-таки ожила, воскресла. Мы наконец увидели солнце. Но недолго оно светило: выглянуло из-за туч и вновь спряталось. Опять мы оказались под пятой этой сумасбродной женщины - Восьмого марта!
Демиров кивнул:
- Ты прав, старик, жаль, что доктор Везирзаде уехал от нас. Он замечательный врач. Но что поделаешь?.. Он очень рвался на природу. Надо его понять. Да и деревня тоже нуждается во врачах.
Али-Иса попросил:
- Заглянули бы вы к нам в больницу, товарищ секретарь райкома! У нас там тоже есть розы, полюбовались бы... Кстати, к нам недавно приехала из Баку мать нашей девушки-фельдшерицы - Нанагыз-арвад. Говорит, будто она еще в Баку передала вам письмо для своей дочери Рухсары Алиевой, Сачлы, как мы ее зовем. Я ей говорю: "Зачем тебе нужно это письмо? Ты ведь сама уже здесь". - "Нет, говорит, мой приезд - сам по себе, а письмо - само по себе. "Нехорошо, говорит, если письмо затеряется. Я, говорит, положила в конверт немного денег для дочери". Эта Нанагыз сама хотела прийти к вам, но я отговорил ее, сказал: нехорошо. Между прочим, это ее дочь приходила к вам ставить банки по распоряжению бакинского доктора Рухсара, она же Сачлы.
Демиров тотчас вспомнил: действительно, письмо пожилой седоволосой женщины, навестившей его в бакинской гостинице "Новая Европа", до сих пор находится у него и не передано по назначению. Где же оно? Демиров напряг память: "Ага, кажется, оно в одном из карманов моего желтого дорожного портфеля". Не сказав ни слова Али-Исе, он ушел в комнату, достал из шкафа желтый портфель, купленный некогда в Москве. Письмо Нанагыз, как он и предполагал, оказалось там. Демиров хотел было позвать Сары и попросить его отнести письмо в больницу, однако передумал. "Отнесу-ка я его сам, - решил он. - Надо будет извиниться и перед матерью, и перед дочерью. Нехорошо получилось. Как это я запамятовал?.. Приехал - сразу дела навалились, эта беда - убийство Сейфуллы Заманова... И все-таки нехорошо. Оплошал, товарищ секретарь райкома! Теперь иди извиняйся".
Демиров снова вышел на балкон, окликнул Сары:
- Чай готов?
- Еще нет, товарищ секретарь. Через час будет готов.
- Почему так не скоро?
- Самовар у нас худой, - пожаловался парень. - Вода в топку проникает.
- А нельзя ли вскипятить воду в чем-нибудь другом, скажем - в чайнике? спросил Демиров.
- У нас нет чайника, товарищ секретарь. И в магазине их нет. Нейматуллаев каждый день просит меня: Сары, приходи на склад, возьми все, что твоя душа пожелает, но ведь вы, товарищ Демиров, запретили мне категорически пользоваться услугами этого человека.
Демиров развел руками, спросил:
- Хорошо, что у тебя есть перекусить?
- Кислое молоко, хлеб.
- Давай. А когда будет готов чай, принесешь в заварном чайнике прямо в райком. Понял? Сары улыбнулся во весь рот:
- Понял, товарищ секретарь! - Не выдержал, спросил: - Значит, сегодня пойдете на работу? Не рано ли? Бакинский доктор, велел вам не выходить из дома до конца недели.
- Так ведь доктор уехал, - усмехнулся Демиров и подмигнул Сары. - Теперь мы сами себе доктора... А, Сары, как ты считаешь?
Продолжая улыбаться, юноша укоризненно покачал головой:
- Нет, нехорошо. Раз доктор велел - надо сидеть дома. Он все знает. Не ходите на работу, товарищ секретарь. Вы еще не совсем здоровы.
- Нет, Сары, пойду, - сказал бодро и весело Демиров. - Дел много накопилось. Все, кончил я болеть! Будем считать, выздоровел. Побриться надо. Теплая вода у тебя есть?
- Теплая есть Сейчас принесу.,...
Демиров вернулся в комнату, достал с полки шкафчика, бритвенные принадлежности и начал направлять бритву на широком ремне, висевшем на вбитом в край оконной рамы гвозде.
Спустя примерно полчаса он вышел из дому. В руке его было письмо, которое он по приезде из Баку забыл передать по назначению.
Сары, стоя на веранде, сказал вслед с укором:
- Товарищ секретарь, почему вы не съели кислое молоко? Свежее. Больной человек должен много есть. Демиров обернулся.
- Не хочется, Сары. - Помолчав немного, спросил: - Довгу организуешь? Довги захотелось, честное слово!
- Попрошу маму, она приготовит, товарищ секретарь. Все знают, ее довга объедение!
Демиров протянул парню десятирублевую бумажку:
- Это тебе для базара, на довгу. Действуй!
В этот момент к нему приблизился Али-Иса, который все это время продолжал копаться в палисаднике, начал упрашивать сладеньким голоском:
- Загляните к нам в больницу, товарищ Демиров, пожалуйста! Очень мне хочется доказать вам мои цветы и беседку, в которой я сплю, она вся обвита вьюнком - зеленое гнездо седого соловья.
- Я как раз туда направляюсь, старик, - сказал Демиров и начал переходить улицу.
Али-Иса, мелко семеня ногами, поспешил следом за ним. Наблюдая с веранды, Сары проворчал в бессильной злобе:
- У, старая лиса, выслуживаешься?! Кулацкое отродье, хитрец!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Просматривая очередную почту, Тель-Аскер увидел письмо, адресованное Рухсаре Алиевой. Положил письмо в карман, решил: "Сам занесу" - и пошел в больницу. Подобным образом он поступал уже не раз. Для него это был повод лишний раз увидеть девушку, перекинуться с ней одним-двумя словечками. Он упорно искал пути к более близкому знакомству с Рухсарой, но пока тщетно. Девушка не желала его замечать. Это еще больше распаляло Аскера, надежда не покидала его.