- Вот как? Это почему же?
- Так получилось. Подвел нас этот жулик Нейматуллаев. Пообещал к первому августа отпустить соли для скота. Я послал быков в райцентр. А он соли не дал, говорит: нету, приезжайте через неделю. Завернул быков назад. Целую неделю быки были в дороге - и зря. Теперь, едва быки вернулись, их надо опять отправлять в путь. А вдруг Нейматуллаев снова не даст соли? Ну и кооператив у нас, будь он неладен!
- Соль у вас будет, - сказал помрачневший Демиров. - Посылай быков в город. А с Нейматуллаева мы в ближайшее время шкуру спустим. Недолго ему осталось ходить в начальниках. Что еще у вас, Мюршюд-оглу? В чем трудности?
- Да вот, пожалуй, все. Совался было сюда Зюльмат со своими людьми. Но мы дали ему отпор. - Мюршюд-оглу горделиво разгладил усы. - Скажу тебе откровенно, сынок, я видел здесь всяких людей. Некогда в горах скрывался Гачаг Наби, я знал его лично. Но он не делал того, что делает этот пес Зюльмат. Гачаг Наби был другом бедных людей.
- Наби был народным героем. Разве можно равнять его с Зюльматом. Зюльмат грабитель, бандит! Наби был за народ, был его голосом и совестью, а Зюльмат продажная шкура, у него за кордоном есть хозяева, которые купили его, которым он служит.
- Ясно, Зюльмат - наемный бандит, - согласился Мюршюд-оглу - иначе быть не может. Некогда мы дрались здесь с солдатами Николая, но ведь Николай был душителем народа, нашим кровным врагом. А против кого идет банда Зюльмата? Против народа, против власти народа. И ведь многие в его банде вовсе не кулаки. Как они попали в его банду?.. Не понимаю. Видно, запугали их, оговорив советскую власть.
Демиров, решив переменить разговор, спросил:
- Скот не болеет?
- Все хорошо, слава аллаху!
- Как молодняк?
- Травы было много в этом году. Молодняк у нас крепкий, вполне подготовлен к зиме, перенесет.
Они остановились у большой скалы. Старик, протянув руку, показал:
- Вон там, внизу, видишь, - это личный скот колхозников, а в той стороне, справа, стада колхоза "Кероглу", налево - колхоза "Ленин", чуть дальше колхоза "Апрель", а здесь мы - "Бакинский рабочий".
Они снова пошли не спеша.
- Конь, я вижу, у тебя замечательный, - похвалил Мюршюд-оглу, - однако все-таки напрасно ты, товарищ райком, выехал в горы один. Ведь ты - глава большого района, в твоем подчинении столько людей!... Надо было взять кого-нибудь с собой...
- Каждый занят своим делом, Мюршюд-оглу.
- Прежде, при царе, когда пристав или уездный начальник выезжали куда-нибудь, их сопровождал весь уезд. А ты бродишь по горам один, как те ученые люди, что интересуются всякими камнями. Твое ли это дело? Не дай аллах, что-нибудь случится с тобой, - тогда мы, жители гор, будем опозорены, нам придется снять папахи и повязать головы женскими платками. А ведь и нас тоже немного знают в Баку. - Мюршюд-оглу, откинув край бурки, любовно посмотрел на свой орден, который постоянно носил на груди. - Если с тобой что случится, с каким лицом я приеду на съезд в Баку? Что скажут люди обо мне? Не уберег секретаря партии!... Я был прямо-таки потрясен, когда узнал, что с Замановым приключилась беда. Я хорошо знаю Ярмамеда и весь его род. После этого случая его тесть Чиловхан-киши приезжал ко мне, рассказал все. Это люди не из тех, кто может поднять руку на гостя. Я ручаюсь за них. У нас такой закон: если ко мне в дом придет убийца моего сына, я не трону его, в моем доме - он мой гость. В убийстве Заманова замешан кто-то посторонний, чья-то подлая, грязная рука нанесла этот удар. Словом, как видишь, сейчас в горах небезопасно, поэтому ты, товарищ Демиров, не обижайся на меня, но одного я тебя в дорогу не отпущу. Не отпущу - пусть хоть небо на землю упадет!
Демиров заулыбался.
Разговаривая таким образом, они приблизились к становищу. Огромные пастушьи собаки с лаем бросились к ним. Мюршюд-оглу прикрикнул на псов, и они тотчас примолкли, завиляли хвостами, поплелись прочь.
- Это наши сторожа, наши первые помощники, - с теплотой в голосе сказал старик. - У нас на ферме около пятидесяти собак.
- Так много?! - удивился Демиров. - К чему вам столько?
- Пятьдесят - это еще не много. Стада-то ведь у нас тоже большие. Мне восемьдесят лет, сынок, и, уж поверь мне, нет на свете существа вернее собаки. Они охраняют наши стада от волков, с лихвой отрабатывают тот хлеб, который едят.
Демиров и Мюршюд-оглу остановились перед большой войлочной кибиткой. Их тотчас окружили дети, подростки, доярки. Каждый старался за руку поздороваться с гостем. Из кибитки вышла жена Мюршюда-оглу, пожилая женщина, - тепло приветствовала гостя. Старик тем временем привязал лошадь Демирова возле кибитки, расседлал и покрыл шерстяной попоной. Объяснил Демирову:
- Твой конь с равнинных мест, привык к теплу, в горах может простыть.
Они вошли в кибитку. Здесь было просторно и уютно. Поверх толстых войлочных паласов были постелены красивые ковры. Демиров сел, а Мюршюд-оглу начал разжигать железную печь-времянку, поставил на нее чайник.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Мельничный жернов, похожий на огромный серый гриб, лежал в глубине пещеры. Сегодня утром Годжа-киши завершил свою работу, и теперь предстояло вытащить жернов наружу и отвезти в деревню.
Колхозники, приехавшие за жерновом, стояли кучкой у входа в пещеру, не зная, что делать.
- Эй, дядя Годжа, кто же сможет поднять этот маленький камушек? - спросил один, тщедушный, низкорослый мужчина по имени Гасан.
- Как кто? Вы!... - с усмешкой ответил старик. - Вас прислали - вам и вытаскивать этого моего сыночка-грибочка; Или животы боитесь надорвать? Боишься, Гасан?
Низкорослый озадаченно покачал головой:
- Тут можно не только живот надорвать, но и все остальное, что есть в теле!
- Это уже меня не касается, - сказал Годжа-киши и добавил сердито: - Кто мне запишет трудодень, если я выволоку из пещеры этот жернов?
- Ты выволоки, а уж мы вознаградим тебя Каждый из нас даст тебе по полтрудодня, - пообещал Гасан на полном серьезе. Старик насупился, проворчал:
- Я сам, дорогой мой, могу дать каждому из вас по два трудодня. Ну, начинайте, вытаскивайте! Справитесь - назову вас своими сынами! Тогда ваши жены будут гордиться вами, вы станете в их глазах могучими тиграми, какие водились прежде в этих лесах. - Годжа-киши подошел к жернову, сел на него и начал набивать трубку табаком. Закурив, сказал: - На меня не рассчитывайте, вытаскивайте жернов сами. Я вам помогать не намерен.
Один из колхозников спросил:
- В чем дело, Годжа-киши? Что случилось? Ты всегда учил нас уму-разуму, а сегодня вдруг сам заупрямился.
Старик не ответил ему.
Другой колхозник, уже немолодой, которого звали Гулам-али, съязвил:
- Наверное, его старуха поколотила этим утром!
Годжа-киши продолжал невозмутимо курить трубку. Бросил:
- Ну, берите жернов, получайте свои трудодни. Или времени не жалко?
Причина плохого настроения старика заключалась в следующем. Вчера вечером его внук Али завел с ним разговор о "доске соревнования", висевшей в правлении колхоза. Он назвал деду имена колхозников, которые впереди всех по количеству заработанных трудодней, упомянул и тех, кто "плелся в хвосте".
- Что это значит - плестись в хвосте? - полюбопытствовал Годжа-киши.
- Плестись в хвосте - значит бездельничать, отставать, - пояснил внук Али. - Так говорят о лентяях, лодырях.
- Кто же эти лентяи?
- Те, у кого мало трудодней.
- А каково мое положение?
- Твоего имени вообще нет в списке, - ответил Али. - Я искал, дедушка, и не нашел.
Старик ничего не сказал внуку, но ему стало обидно. И было от чего. Уже много десятилетий он трудился в этой пещере, обтесывал камни, делал жернова, за которыми приезжали люди из многих уголков Азербайджана. Потому и деревня их получила название Дашкесанлы, что буквально значит - "каменотесная", Более полувека прославлял Годжа-киши своим умением, мастерством родную деревню, а теперь вот, выходит, его забыли. А ведь он к тому же еще и отец председателя колхоза. Значит, родной сын не ценит его труда.