Смеялся Таир, смеялись остальные гости. Глядя на них, смеялся и сам старик Везирзаде.
После того как Демиров побывал в поле, на токах, побеседовал с колхозниками, Годжа-оглу повел гостя к себе домой. Шли как бы двумя рядами: в первом - Годжа-оглу, Демиров и Махмудов, так сказать - начальство, во втором, за ними, чуть приотстав, - доктор Везирзаде и Мюршюд-оглу. Они поднялись по дороге на склон горы, откуда открывался вид на всю деревню, расположенную ниже.
Годжа-киши был уже дома, пил на веранде чай. При виде гостей на улице поднялся, прошел к калитке, распахнул ее:
- Добро пожаловать! Добро пожаловать!
Все вошли во двор.
Под развесистым тутовым деревом стояла широкая тахта, покрытая ковром; на ковре лежало несколько бархатных подушечек для сидения.
Демирову понравился уютный дворик, обнесенный плетнем, почти сплошь увитым вьюнком и фасолью; у плетня вплотную густо росли подсолнухи и кукуруза. Сев на тахту, Демиров почувствовал прямо-таки блаженство: его натруженные за день ноги обрели наконец покой.
Доктор Везирзаде сказал, обращаясь к Годже-киши:
- Нам давно надо было посидеть с тобой, побеседовать обстоятельно! Ты старик, я - старик, мы поймем друг друга. Да вот дела мешают и тебе и мне... Все некогда!...
- Зимой наговоримся, - усмехнулся Годжа-киши, - когда снег подопрет двери домов...
- Может, и не доживем еще до зимы, - вздохнул печально доктор. - Наши дела такие...
- Почему это не доживем? - возразил старый каменотес. - Там, где поселился доктор, там ангел смерти Азраил бессилен что-либо сделать!... Когда у нас не было доктора, Азраил носился на своем коне по нашей деревне и умывал людей. Теперь у нас есть ты, и мы не желаем знать, что такое смерть!
- Ошибаешься, брат Годжа, - сказал серьезно Везирзаде, - врач бессилен побороть смерть.
- Что же тогда делает врач? Только продлевает муки больного? Дает отсрочку?
- Врач подает надежду. Человек сам противостоит Азраи-лу, борется с ним.
Годжа-киши не успел ответить доктору, так как сын окликнул его с веранды:
- Отец!
Старик поспешил на зов, и они начали вполголоса совещаться, чем и как угощать гостей. В обсуждении этого вопроса приняла участие и хозяйка дома, жена Годжи-киши.
Седобородый доктор, примостившись на тахте рядом с Демировым, заметил:
- Люблю стариков, которые не лезут за словом в карман. Я сам немного такой.
Стоявший рядом Мюршюд-оглу подтвердил:
- Да, наш аксакал Годжа-киши из тех, кто кого угодно сразит словом наповал! Лучше с ним не связываться. Махмуд недовольно поморщился:
- Мне вот только не нравится привычка старика говорить на белое "черное".
В этот момент, неожиданно для всех, от калитки отделилась человеческая фигура, приблизилась к тахте и молча склонилась в поклоне перед секретарем райкома.
- Кто это? - спросил Демиров у Махмудова. - Вы знаете этого человека?
- Еще бы!... - усмехнулся парторг. - Это Кеса, знаменитый... - Он умолк, не договорив.
- Да, да, припоминаю, я где-то видел этого человека, - сказал Демиров.
- В райцентре, - уточнил Махмуд. - Он у вас там курьером работает и звонарем в райисполкоме... Кеса жалобно заговорил:
- Заболел я, товарищ Демиров, тяжело заболел... Ослабел, едва ноги передвигаю...
- Почему же вы не обратились к доктору? - спросил Демиров. - Или обращались? - Он перевел взгляд на Везирзаде: - Дорогой Ибрагим-бек, вы не лечили его?
- Я впервые вижу этого человека! - сказал доктор. Встал с тахты, чтобы получше рассмотреть таинственного гостя. - Что у вас болит, милейший? VI почему вы до сих пор не явились ко мне? Или вы не слышали, что в деревню приехал доктор, то есть я?! Так что у вас болит, я спрашиваю!
- Боль живет в моем сердце, - простонал Кеса, приложив руку к груди. - Вот здесь...
- Я бы и сердце ваше выслушал, надо было непременно заглянуть, - сказал Везирзаде.
- Товарищ Демиров!... - протянул Кеса плаксиво и замолк.
- Слушаю вас, - отозвался секретарь райкома.
- У меня - горе. Ах, знали бы вы, сколько у меня горя! Это такое горе!... - Кеса засопел, хрипло кашлянул несколько раз. - Клянусь вам, товарищ секретарь, горе убьет меня!...
- В чем же заключается ваше горе, товарищ? - участливо спросил Демиров. Расскажите мне!
- Горе мое в том, что я... не могу... вернуться туда... - Голос Кесы прерывался и дрожал: - Не могу вернуться в райцентр!...
- Почему же?
- Нельзя мне туда возвращаться... Клянусь вам честью - нельзя!... Невозможно!...
- А как же ваша работа? Где вы теперь будете трудиться? Вы думали об этом?
- Если бы здесь нашлась для меня работа... - промямлил Кеса. - Я бы с удовольствием...
Демиров, сделав рукой широкий жест, живо сказал:
- Работа в колхозе найдется для кого угодно!... Чего-чего, а работы здесь хоть отбавляй!...
В этот момент к ним подошел Годжа-оглу.
- Товарищ председатель колхоза, - обратился к нему строго Демиров, почему вы не входите в положение этого человека?
- В каком смысле не вхожу, товарищ Демиров? Секретарь кивнул на поникшего Кесу:
- Во всех смыслах!
- Мне бы работу, товарищ райком!... - скулил Кеса. - Такую работу, на которой бы мое горе... Поймите меня!... Демиров продолжал хмуриться:
- Почему бы вам не обеспечить товарища работой? В его годы лучше быть колхозником, чем курьером и звонарем. Сельское хозяйство - занятие благородное, почетное!...
- Сельчане не очень довольны Кесой, товарищ Демиров, - объяснил туманно Годжа-оглу.
Секретарь пристально посмотрел на съежившегося, побледневшего Кесу.
- Почему? По-моему, этот человек способен вызывать у других только жалость к себе...
- Пусть он сам скажет - почему! - буркнул Годжа-оглу. Кеса еще ниже опустил голову, снова закашлял надрывно.
- Тому, кто хочет работать, надо помочь! - настоятельно добавил Демиров.
Наступила неловкая пауза, которую нарушил Годжа-оглу:
- У нас на дальней речке есть мельница, уже несколько лет не работает. Мы собираемся привести ее в порядок и запустить. Могу назначить Кесу туда мельником.
Отец не дал ему договорить, перебил возмущенно:
- Что?! Мельницу?! Доносчик не достоин не только развалившейся мельницы даже развалившейся могилы!...
Каждое слово Годжи-киши ударом молота обрушивалось на голову Кесы. Опозоренный, он готов был провалиться сквозь землю.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Было раннее утро.
Густой темно-сизый туман окутывал вершины снежных гор, сползал вниз, заливая молочной мглой скалистое ущелье, на дне которого некогда стояла старинная крепость.
Уже несколько дней подряд по ночам в ее развалинах полыхал костер. Днем его гасили. Но в это неприветливое утро костер продолжал гореть. Мехрали, по кличке Кемюр-оглу, то и дело подбрасывал в него хворост, ворошил длинной палкой головешки. Это было его обычное и, надо сказать, любимое занятие.
Мехрали от рождения был необычайно смугл лицом, и за это еще в детстве получил кличку Кемюр-оглу, что значит "сын угля". Так эта кличка за ним и осталась. После того, как Кемюр-оглу пристал к банде Зюльмата, выяснилось, что и душа этого человека так же темна, как и его лицо. Он был жесток, коварен и, надо отдать ему должное, абсолютно бесстрашен. Казалось, у Кемюра-оглу нет нервов. В банде он считался правой рукой Зюльмата. Убивая людей, он словно получал удовольствие. Руками Кемюра-оглу Зюльмат расправился с Сейфуллой Замановым, равно как и со многими своими личными кровными врагами. Кемюр-оглу был исполнителем злой воли Зюльмата, его палачом, его телохранителем, верным псом - черным клыкастым волкодавом. Несмотря на свою примитивную, животную натуру, он был смекалист, обладал обостренной интуицией, звериным чутьем, как в прямом, так и в переносном смысле слова; к примеру, сразу чувствовал, если кто-нибудь из членов банды начинал зариться на "пост" главаря, то есть мечтал о свержении Зюльмата (были такие), или колебаться, подумывать о "явке с повинной" в ГПУ к Гиясэддинову. Над такими Кемюр-оглу безжалостно вершил свой короткий суд, предварительно заручившись согласием Зюльмата; при этом огнестрельному оружию он предпочитал свой короткий, видавший виды кинжал, с которым никогда не расставался.