Они должны отказаться от возможности хорошо видеть и слышать. Опиум, губительный и благословенный проводник экстаза, разрушает чувства и органы. Аппетит и здоровая, буржуазная усталость — от них тоже придется отказаться. Глаза часто слезятся, в ушах звенит. Предметы, люди, буквы расплываются. Слова и звуки какофонией отзываются в каждом уголке ушной раковины.
Остановите эти проклятые механизмы!
Лягте навзничь в тихой комнате, где в мягких коврах тонет любой звук, и абажур из цветного стекла рассеивает мерцающий свет ночника. Закройте глаза. И крохотная опиумная трубка уведет вас туда, где мы живем для того, чтобы жить, — и больше ни для чего. Ведь это и есть единственная цель бытия. Ведь прижимистый бог только для того и подарил каждому ничтожному червю по мгновению этой жизни, чтобы тот жил, продолжал жить, давал начало новой жизни. Новым червям снова будет даровано мгновение.
Эссенция бытия — такое дорогое снадобье, что целые поколения получают всего час на несколько столетий.
Кому этого достаточно, тот соглашается умереть, не родившись. Тот же, кто смог действительно стать человеком и бросить вызов самому себе — как положено достойной личности, — тот забирает себе четырнадцать часов из каждого дня. Эти четырнадцать часов равняются восьми тысячелетиям жизни четырехсот поколений. Пусть будет только пять тысяч. Это значит, что за один день проживаешь пять тысяч лет. За год набирается примерно два миллиона лет. При условии, что курить опиум ты начнешь взрослым, сложившимся мужчиной и будешь серьезно заботиться о поддержании своего физического здоровья — лучше всего доверить это умелому врачу, — можешь прожить до десяти лет. И тогда уже, в возрасте двадцати миллионов лет, можешь спокойно преклонить голову на ледяную подушку извечного разрушения.
Тот же, кто не смеет и не желает забрать у вечности двадцать миллионов лет, — тот пусть живет до ста и размножается в потомках.
ПРЯНИЧНИК ШМИТ
(1912)
Убийство
Перевод О. Якименко
С Белой Гечё, сыном баснословно богатого Золтана Гечё, я встретился в вагоне-ресторане скорого поезда. Мы оба были очень рады встрече.
— Куда направляешься? — поинтересовался я.
— В Пешт, там и останусь. Дома больше не могу.
— С отцом?
— Да, мы с ним постоянно воюем, понимаешь… из-за поденного труда и прочих подобных вещей.
— Старику, конечно, не нравится социализм.
— Хуже всего то, что я сам социалист.
— Наследнику поместья в пятьсот хольдов не пристало такими вещами заниматься.
— Но теперь есть и другие причины уехать из дома.
— Какие причины?
— Ты разве не слышал про мою историю?
— Нет!
— Что ж, приятель, ты смотришь на убийцу.
— Да ты что!
— Все так и есть. Я убил человека. Как просто произнес, чувствуешь? И как чудовищно просто это у меня вышло! Послушай только.
Дело было двадцатого июля, две недели тому назад.
В полночь я улегся в кровать. Но уснуть не мог — болела голова. Час, не меньше, ворочался с боку на бок, вдруг доносится звук, будто что-то пилят. Услышал я его случайно — на секунду прижался больной головой к стене. Тогда-то и распознал характерный шум. Отодвинул ухо от стены — ничего не слышно. Опять придвинулся к стене — снова те же звуки. Явно возится кто-то в конце веранды! Лежу, жду, когда собаки залают, но они голос не подали, и я успокоился.
Ты меня знаешь. Я человек нервный и, следовательно, трусливый. С отцом из-за этого не раз возникали неприятности. Ему казалось, если он сангвиник, то и я унаследую от него храбрость, как семейный герб. В общем, трус я. Но когда через какое-то время снова услышал те самые звуки, решил-таки самостоятельно разобраться с этим таинственным делом. Если честно, другого выбора у меня и не было, поскольку верхний дом, где спали остальные члены семьи, находится, как минимум, метрах в ста от старого поместья, где спал я.
Любопытно, что накануне за ужином я как раз пытался убедить отца в том, насколько смешно и абсурдно столь сурово наказывать за воровство, ведь всем, у кого только есть желудок, природа даровала право есть, а когда пищи не досталось — воровать ее. Представь, именно об этом говорили… Но слушай дальше. В следующую минуту я уже натянул брюки и носки, затем задержал дыхание и открыл дверь. Не знаю, головная ли боль стала тому причиной, но во мне не было ни капли страха. Я прислушался. Вор или грабитель работал достаточно осторожно. Можно сказать, со знанием дела. Помню, как улыбнулся в темноте, произнеся про себя эти слова: «со знанием дела». Потом ощупал мышцы у себя на руках, почувствовал себя сильным. В тот момент у меня было только одно желание — увидеть вора, хотя бы на мгновение. Мне хотелось увидеть его лицо, фигуру, оценить, справлюсь ли я с ним. Не могу тебе объяснить, но у меня случился такой прилив храбрости, что я чуть ли не радоваться начал в предвкушении ожидающих меня переживаний.