Меж тем совсем стемнело, только светились то здесь, то там несколько деревенских окон. Свирепо носился ветер среди деревьев, и они трещали. Будто у самого ужаса не попадал зуб на зуб.
Никак не мог уснуть старик, как будто что-то скрипело у него в голове. Раз за разом подскакивал он с кровати и видел в темноте лицо сына, и рядом собачью морду. Четыре воспаленных глаза смотрели на старика. Наконец, они слились воедино, и видно стало только пса. Безысходность все заполняла и заполняла темную одинокую комнату старика и его страдающее сердце. Он хотел обнять этого черного пса, потому что казалось ему, что это его сын… его бедный больной сын. Умер и стал псом, и поговорить-то с отцом больше не может.
Утром следующего дня старик бродил взад-вперед по деревне. Солнце сияло на востоке, в его лучах вся деревня была как живая, люди спешили на работу.
Так плелся старик по улице, и тут подбежал к нему черный пес, радостно виляя хвостом, и молча потерся о его ногу. Посмотрел на него старик. Это был его сын; отец узнал его.
Старик позвал за собой пса. Во дворе своего дома он присел и вытащил еду, что была у него припасена. Дал псу отборного мяса, костей, еще и воды принес колодезной, и когда пес, наевшись, положил голову ему на колени, стал гладить черную шерсть. Это было тренированное, сильное животное, только иногда вырывался у него странный кашель — совсем такой же, как у юноши, пока он был еще живой. Старик смотрел псу в глаза, в эти необыкновенные звериные глаза, в которых отражалась душа его сына. И пока продолжал он гладить животное, у него самого как камень приподнимался с сердца, как будто бы и сын был еще рядом с ним.
С какого-то из соседских дворов послышался свист. Пес вскочил на ноги и бросился бежать, только у ворот оглянулся на старика, и скрылся из виду.
Дом, из которого свистели, оказался домом ростовщика. Старик изо дня в день расхаживал вдоль его забора и ждал черного пса. Он доставал из кармана кости и мясо, чтобы отдать их животному, и потом оставался еще посидеть — и был счастлив, глядя на радость пса. Только одно не нравилось старику — когда собака кашляла и чесалась.
— И он заболевает, — думал старик и все сильнее привязывался к животному. Постоянно носил ему свежую воду из колодца. Так продолжалось до осени. Семья ростовщика с неприязнью смотрела на старика за то, что он все крутился около их дома, но он по-прежнему возвращался каждый день. Точнее сказать, все свое время проводил там. Увести же пса он не смел, потому что ростовщик предупредил его однажды:
— Это мой пес, старый, слышишь?
— Слышу, слышу, — бормотал на это старик, — но ведь и мой сын…
И заболел черный пес, беспрерывно теперь кашлял. Что-то грызло его изнутри. Животное слабо скулило и ело траву. Старик безуспешно пытался успокоить пса, помочь ему, но тот отказывался есть и не мог усидеть на месте и пары минут. Глаза его блестели все воспаленнее. Совсем так же, как у больного юноши. Ночами пес иногда громко и отчаянно выл.
Однажды ночью прокрался старик к дому ростовщика — пес посреди двора грыз землю, и лунный свет отражался от его черной шерсти. Ростовщик был здесь же, с ружьем.
— Застрелить его надо, — сказал он жене, смотревшей во двор из окна. Сказал, и пошел исполнять. Старику стало трудно дышать. У пса был взгляд совсем, как у его умиравшего сына. Громыхнуло ружье, и из пасти животного пошла кровь. Тело пса растянулось на земле.
Старик поспешил прочь, и седые волосы разметались у него на голове. Тень, как ужас, преследовала его по стенам домов и проселочной дороге. Заметив это, он бросился бежать еще быстрее. Белая рубашка и штаны на старике раздувались на ветру. Добежав до могилы сына на кладбище, старик так и рухнул у нее.
На другой день утром дотащился он до дома. Две пары глаз, не мигая, повсюду следили за ним, и видел старик заливающую их кровь и мертвенно-бледную пустоту. В ушах у него звенел кашель и ружейный выстрел. Старик отыскал в своем доме топор.
Дождавшись, когда стемнеет, он пробрался к дому ростовщика, как пробираются убийцы. Голова его не переставала кружиться, мысли свистели, как огненные пули.
— Мой сын! — воскликнул он и замахнулся топором на ростовщика. Череп треснул с одного удара.