Тем не менее надежды я не терял и вскоре был вознагражден за усердие. Нет, останки питекантропов и на сей раз ускользнули от меня, но зато 4 октября на одном из участков сухого русла реки Баксок, расположенного к югу от местечка Пунунг, я наткнулся на нечто такое, что позволяет мне со значительной долей уверенности ответить положительно на ваш вопрос о том, не умел ли питекантроп обрабатывать камни. Среди россыпей галек и булыжников я собрал около 3 тысяч изделий с бесспорными следами искусственной обработки, в том числе около полутора сотен обколотых с двух сторон галек окремненного вулканического туфа, близких по облику рубилам шелльской культуры Европы, Ближнего Востока и Индии. Такие же инструменты до меня в 1933 г. в горах Севу находил Твид. Правда, манера оббивки их отличалась от способа изготовления шелльских рубил Запада, где мастера при оформлении инструмента наносили удары от краев продолговатого булыжника-заготовки к центру ее. Древние обитатели берегов Баксока обкалывали туфовые блоки не поперечными, а продольными сколами, снимая с заготовки нечто вроде длинных и довольно правильных пластин, которые могли затем употребляться в деле как грубые и массивные ножи. Таким образом, как бы своеобразно ни выглядели эти древнейшие из открытых на Яве каменных орудий, их общая близость двусторонне оббитым рубилам, широко известным со времени открытий Буше де Перта на берегах Соммы, вряд ли подлежит сомнению. Из обломков окремненного вулканического туфа, а также из блоков окремненного дерева на берегах Баксока изготовлялись также рубящие или скребловидные инструменты — чопперы и чоппинги, сходные во многом с орудиями синантропа из Чжоукоудяня. В отличие от рубил, у них приострялся лишь рабочий край, а остальные поверхности или грани оставались не затронутыми обработкой, сохраняя естественную поверхность камня. Около половины орудий, найденных в долине Баксока, представляли собой грубо подправленные или со следами использования сколы, отщепы и пластины, ножи или скребла, не отличавшиеся особой правильностью и изяществом. Если к сказанному добавить отчетливые следы изношенности или обкатанности в водном потоке, заметные на поверхности, глубокую темную патину, тускло поблескивающий на солнце скальный загар — след воздействия лучей тропического солнца на протяжении многих десятков тысячелетий после того, как на его поверхности появилась фасетка скола, а также принять во внимание грубость, тяжеловесность, неуклюжесть инструментов, то может ли удивить мой вывод о том, что орудия из Баксока или, можно сказать также, Патжитана изготовлял и использовал питекантроп? Я хочу упредить ваши вопросы, профессор: есть ли точные геолого-палеонтологические доказательства заключения о том, что питекантроп выделывал из камня инструменты, близкие по типу орудиям шелльской культуры Европы и синантропа Чжоукоудяня? Увы, основная масса оббитых древним человеком камней собрана на поверхности, а не залегала в точно фиксированном слое. Правда, сходные по типу инструменты мне удалось извлечь из слоя булыжников, который прослеживался местами в обрезе берега реки. Возможно, разбросанные по дну высохшего русла оббитые камни вымыты водой именно оттуда, а может быть, и в горизонт с булыжниками они попали из какого-то другого пласта. Но ни он, этот неведомый пласт, ни слой булыжников не содержали костей животных или они попросту не сохранились. Поэтому остается предполагать, что найденные в «красной земле» кости животных тринильского комплекса как раз относятся к тому времени, когда по берегам Баксока бродили существа, оббивавшие туфовые булыжники и бруски окаменевшего дерева. Во всяком случае, в районе известняковых холмов Севу не удалось найти костей ни более древних, ни более поздних животных, датированных плейстоценом. Достаточно ли весомо такое косвенное умозаключение? В какой-то степени да, поскольку естественнее всего отнести образование все того же слоя булыжников с найденными в нем оббитыми камнями к среднему плейстоцену, когда на юге Азии значительно увеличилась влажность, выпадали обильные осадки и могучий поток древнего Баксока отложил в долине обкатанные водой камни, а вместе с ними и изделия рук обезьянолюдей. Вот почему в тот счастливый день, 4 октября, когда были найдены инструменты, я припомнил скульптуру обезьянообразного питекантропа с уверенно зажатым в его руке каменным орудием! В этой связи можно лишь поражаться вашей, профессор, интуитивной прозорливости, смелости и решимости в защите человеческого статуса питекантропа…
— Полноте, господин Кёнигсвальд, — перебил гостя Дюбуа. — Мне нравится ваше критическое отношение к собственным выводам, хотя нельзя не подивиться их непоследовательности. Почему бы не связать патжитанские орудия не с питекантропом, на чем вы столь хитроумно настаиваете, а с теми людьми, что заселяли пещеры у подножий известняковых холмов Севу? По-видимому, они современники вадьякского человека или людей с реки Соло, ваших любимых нгандонгцев. Опубликовали ли вы наблюдения относительно орудий из долины Баксока? Я ничего о них не читал.
Кёнигсвальд понял, что продолжать далее дипломатическую игру нет смысла. Настала пора обратиться к Дюбуа с просьбой, ради которой, помимо надежды познакомиться со знаменитым строптивцем, он и посетил тихий Гаарлем.
— Я опубликовал небольшую заметку «Раннепалеолитические каменные орудия с Явы», но она напечатана в мало кому известном новом издании «Бюллетеня» Raffles музея в Сингапуре, первый том которого вышел в свет в этом году. Если позволите, я направлю в Гаарлем копию издания… Нам не хочется более злоупотреблять вашим гостеприимством, профессор. Позвольте выразить глубокую признательность за столь продолжительный прием и поучительную беседу. Смею заверить вас, что она для меня едва ли заслуженная честь… Прежде чем откланяться, мне хочется попросить у вас позволения осмотреть в музее коллекцию костных останков питекантропа. Мы с женой намереваемся отправиться в Лейден завтра.
Лицо Дюбуа оставалось непроницаемо-бесстрастным. Он лишь слегка наклонил голову, что, возможно, могло означать, что благодарности гостя приняты благосклонно. Затем, помолчав немного в многозначительной задумчивости, Дюбуа поднялся с кресла и, не говоря ни слова, медленно направился к двери в соседнюю комнату. Он широко распахнул ее и, оставив открытой, подошел к столику с телефоном.
— Прошу вас соединить меня с Лейденом. Мне нужен музей, фройлен, — отчетливо долетали из помещения слова Дюбуа. — Нет, не директора, а хранителя фондов. Благодарю… Это ты, старина Петер? Добрый день. Говорит Дюбуа… Нет, ничего особенного, спасибо. Дело вот в чем. Скажи-ка мне, пожалуйста, в последние два-три дня не пытался ли некто Ральф фон Кёнигсвальд заполучить для осмотра черепную крышку питекантропа и прочее, связанное с нею? Никто не обращался? Превосходно! Кёнигсвальд — палеонтолог, он недавно прибыл с Явы и только что попросил у меня разрешения осмотреть тринильские находки. Когда он завтра придет к тебе с той же просьбой, то знай, что я не вижу причин, почему ему следовало бы отказать… До свидания…