Разговор этот не на шутку заинтересовал меня. Речь, по-видимому, шла о деятельности «Гермеса». Тридцать пять человек, установленных за последний квартал. И причем, тридцать пять — это, видимо, меньше, чем половина. Лишь вчера Костя Плужников жаловался, что нет никаких следов. И что группа розыска крутится практически вхолостую.
Я, как крыса в капкане, отчаянно завертел головой. Но в салоне, набитом сверх всякого разума, было не повернуться. А тем более именно в эту секунду автобус вошел в поворот, и меня распластало — на ребрах, локтях и портфелях. Перестроился клин выходящих — на следующей, у метро. И меня развернуло, в итоге совсем отодвинув. Только здесь я внезапно сообразил, что — при чем тут метро? Ну, при чем тут метро? — я же должен был ехать в противоположную сторону. Ведь жена будет ждать меня на углу Колокольного и Стремянной.
Как помешанный, я начал протискиваться к задней двери. Те же локти, портфели и ребра массировали меня, и когда я вдруг вывалился на улицу, то был как из бани. Ныли кости и звенела в ушах глухота. А рубашка на мне была абсолютно изжеванная.
Я так долго, подробно и тщательно пересказываю события этого дня, потому что в известной степени этот день был последней — предельной — границей. Завершалась привычная старая ровная скучная жизнь. И, как черный цветок, распускалось над городом нечто неведомое. Непривычное глазу в жестокой своей новизне. Но тогда я, естественно, об этом еще не догадывался и шарахался от нелепых случайностей, словно мышь, и за глыбами фактов не видел железной закономерности.
В общем, транспорт в обратную сторону я прождал еще целых пятнадцать минут, а затем ровно столько же трясся в автобусе на Стремянную. Эти полчаса опоздания, вероятно, спасли мне жизнь.
Правда, поначалу это не было очевидно. Потому что жена, как разъяренная фурия, набросилась на меня.
Я, оказывается, последнее время полностью ею пренебрегаю. Забываю, отмахиваюсь, не слушаю, о чем она мне говорит. Было сказано: встречаемся в половине шестого. А сейчас сколько времени? Нет, ты все-таки посмотри на часы! Это самое и называется, между прочим, неуважением. Между прочим, опаздываю я уже не в первый раз. Да, работа, но есть еще и другие обязанности. И к тому же еще неизвестно — какие из этих обязанностей важней. Близнецы, между прочим, уже совершенно изнылись. Ныли, ныли — пришлось их легонечко наказать. Но ведь, если подумать, они же нисколько не виноваты. Просто им тяжело: целый час, утомительная жара. Разумеется, оба измучились и устали. Хорошо еще удалось их — хотя бы немного занять…
В общем — речь прокурора, обвинительное заключение.
Близнецы с упоением слушали эту тираду — тараща глаза. Жуткой мимикой подтверждая, что — точно, не виноваты. Оба были в разводах мороженого — до ушей. А надутые мокрые губы — залеплены жвачкой. Вероятно, поэтому они и не могли говорить. Впрочем, это нисколько им в данный момент не мешало. Оба тут же, как волкодавы, повисли на мне и, мыча, повлекли к переулку, где жил дядя Паня. Я б, наверное, рухнул, как куль, но жена подхватила меня и, взяв под руку, уже нормальным тоном сказала:
— Может быть, нам и в самом деле уехать под Ярославль? Я ведь, собственно, потому и хотела сегодня увидеться с дядей Паней.
— Ну конечно! Хотя бы на месяц! — обрадованно воскликнул я. — А за месяц, уж будь уверена, здесь все наладится. — Я вдруг вспомнил предупреждение генерала Харлампиева насчет семьи. — Разумеется, поезжайте, билеты я вам обеспечу…
— Но ведь ты понимаешь, что одна я там не смогу, — сказала жена.
Я как будто с размаху ударился лбом о кирпичную стену:
— Елки-палки! Давай мы не будем жевать это в тысячный раз!
— А ты знаешь, как сейчас в деревне относятся к горожанам?.. Нищий сброд, дурачье… Эпидемия же — в конце концов!..
— Боже мой!.. Так ведь нет же пока — никакой эпидемии!!!..
— Вот как раз ты и будешь все это им объяснять, — сказала жена. Помрачнела лицом и упрямо сдвинула брови. — Либо едем все вместе, либо не едет никто!
Близнецы, выплюнувшие жвачку, немедленно запищали:
— Ну поехали, папа!.. Ну — ладно!.. Ну что ты — опять!..
Голоса зазвенели, прохожие начали оборачиваться. Поднатужившись, я стряхнул обоих Близнецов на асфальт и пресек все попытки удариться в рев или в хныканье. Я молчал и старался не показать — насколько я раздражен. Но, по-видимому, мне это все-таки не удавалось. Потому что жена вдруг обиделась и тоже замкнулась в себе. Вероятно, решив, что она уже говорила достаточно. И, почувствовав общее настроение, насупились Близнецы.
Так что со стороны мы, наверное, выглядели очень забавно. Все — надутые, шаркающие ногами по мостовой. И старательно отворачивающиеся друг от друга. Да, наверное, выглядели мы довольно смешно.
Даже я заразился этим всеобщим унынием. И утратил ту бдительность, которая держала меня в напряжении последние дни. Было знойно и душно, и было какое-то отупение. И поэтому я не сразу заметил протянувшуюся за нами цепочку следов. А когда вдруг заметил, то явно не сразу отреагировал. Я, по-видимому, раза четыре оглядывался, и только потом до меня дошло.
Взяв за локти обоих ребят, я остановился, как вкопанный.
— Что случилось? — весьма недовольно спросила жена. По, взглянув на меня, тут же выбросила из головы все обиды и, мгновенно насторожившись, сказала испуганным шепотом. — Поворачиваем назад?
— Нет, — сказал я — как пойнтер прислушиваясь и принюхиваясь. — Нет!.. Не надо!.. Молчите!.. Держи Близнецов!..
Я пока еще как-то не понимал — откуда исходит опасность. Я лишь ноющим сдавленным сердцем почувствовал, что — что-то не так. И ощупывал взглядом пустые объемы пространства.
Обе стороны улицы плавали в дымке жары. Ослепляя блистанием окон, наполненных солнцем. И, как губка, проваливался под ногами рыхлый асфальт. На углу выдавался немного вперед серый дом дяди Пани. Было странно, что он так — немного выдается вперед. Словно пять этажей его тоже — набухли, как губка. Я заметил резиновую округленность краев. И какую-то толстую гладкую выпуклость крыши.