Эмоции вспыхивали внутри, сплетались в колючий ком. Словно в груди пророс кактус. Хотелось выть и кого-нибудь убить, но Роза только отодвинула папку, не в силах смотреть на мамины фотографии и записи, боясь что-то повредить резким движением. Пальцы подрагивали, стало тяжелее дышать.
– Блядские крысы, – прошипела Роза, смотря на стол. – Специально заказали убийство лисы. Чтобы ничего не осталось. Чтобы похоронить не смогли. Подонки. Ну что вы, нет, умерла какая-то редкая красная лиса. Грустно. Вот вам штраф. Больше не стреляйте. А Линнея Флойрис жива. Просто пропала. А не найдётся – никто не виноват. Так получилось. Спустя столько лет ничего уже не выяснишь, – каждое слово она чуть ли не выплёвывала сквозь сжатые зубы, то и дело срываясь на демонстративную едкость.
Эвелла терпеливо слушала, давая выговориться. Рассказывая о случившемся, она тоже заметно помрачнела, и спокойствие её выглядело неестественным, напряжённым. Носок ботинка стучал по полу, палец – по краю папки.
– Теперь дело будет доведено до конца. Причастных к убийствам нелюдей осудят в соответствии с законом. – Эвелла вздохнула. – И с учётом обстоятельств, браконьера нельзя обвинить в большем, но у заказчиков оправдания нет.
Очень хотелось сказать, в каком месте видела Роза этот учёт обстоятельств, но в справедливом суде нет места эмоциям, а несправедливый уже состоялся.
– И как же их осудят? Тот факт, что мама умерла лисой, не изменился. А суд у нас всё ещё людской.
– И тут мы подходим ко второй теме… Есть ещё кое-что, о чём мне нужно тебя оповестить. Не как дочь Линнеи, а как другого оборотня.
– Да? – спросила резче, чем хотела, вздёрнув правую бровь.
– На днях на собрании было принято решение, что мы начнём открываться людям. Мы уже долгое время сосуществуем, скрываясь, однако недавняя ситуация вскрыла опасные – для обеих сторон – недостатки такого положения. Работа с человечеством займёт время, но… Каждый из нас может внести свой вклад, введя в курс дела близких, которым доверяет. Если не сделал этого ранее.
Что? Роза опешила. Резко потухший гнев затянул разум облаком пара, через которое к сознанию с трудом пробивалось услышанное. Решение открыться? То есть… Люди будут знать, что с ними живут оборотни и не только? Кто и на каком основании принимал решение её сейчас не волновало. И по причине бардака в голове, и потому, что мнение имеющих власть и силу всегда в приоритете. В мыслях начала зарождаться куда более насущная надежда.
– Вы предлагаете рассказать правду семье? – Роза ухватилась за последние слова.
– Только если это безопасно для тебя, – уточнила Эвелла. – Дело ведь не только в том, чтобы рассказать людям о другой стороне мира. То, что они узнают о существовании оборотней, не значит, что узнают конкретно о тебе. Признание – личный выбор.
– Понятно… – Роза прикусила губу изнутри и медленно кивнула. Если семья узнает… Они же поймут, не откажут? Даже если отец снова не послушает, у других сердце и совесть остались. – Хорошо, я подумаю, как мне лучше поступить. Но раз мы заявим о себе… Смогу ли я похоронить маму как положено?
– Похоронить?
В горле встал ком. Роза тяжело сглотнула, сцепила пальцы в замок и постаралась совладать с дрожащими губами и голосом. Да, она не мечтала о «свободе», но всегда хотела дать маме хотя бы место памяти.
– Дело в том, что… Моему отцу подарили чучело. И я… Я точно знаю, что это она. Пусть это только шкура, но я бы хотела, чтобы… Чтобы мама встретила человеческий конец. Она… Она не заслужила такого надругательства. И я сама… Не смогу успокоиться, зная, что её вот так выставляют на обозрение. Будто… Она в самом деле не больше, чем редкий зверь.
– Я поняла. Прямо сейчас сделать это не получится, но в течение полугода организовать сможем. Я постараюсь ускорить процесс. Раз такое возможно, я бы тоже хотела дать Линнее возможность упокоиться с миром.
Чтобы помочь успокоиться, Эвелла принесла Розе сладкий чай, та же нашла в себе силы долистать дело до конца. Как бы ни было тяжело, нельзя упускать шанс больше узнать о маме, её настоящей работе. Память услужливо соотносила даты на записях со временем «командировок». Было дело, Линнея пропала в день рождения дочери, а потом долго-долго просила прощения, говоря, что срочно выдернули по работе. И, несмотря на глубочайшие сожаления, ещё сильнее отдалилась от семьи. Тогда одиннадцатилетняя Роза, проглотив обиду, решила, что чем-то сильно обидела маму. Или она снова поругалась с отцом, поэтому не хотела появляться дома. Оказалось, тогда Линнея чуть не погибла в подстроенной аварии. И покушения участились, а через год увенчались успехом.
Открылись глаза и на широкое разнообразие навыков. Раньше Роза списывала рукастость на то, что все мамы – бытовые волшебницы, обладающие магией поиска, уборки, готовки и «ложись спать, мама обязательно что-нибудь придумает». Что же, помимо оказания первой помощи, Линнея умела стрелять из пистолета, вскрывать замки, проводить анализ образцов в полевых условиях, выживать в дикой природе, водить машину и мотоцикл, чинить их, владела тремя мёртвыми языками… Сложно сопоставить информатора из папки с миловидной улыбчивой женщиной, любящей собирать обрезанные до плеч волосы в маленькие пучки, скреплённые детскими резинками.
– Какой была мама на самом деле? – тихо спросила Роза, рассматривая разрешение на оружие. – Сейчас мне кажется, что я её совершенно не знала.
Отвлёкшись от просмотра сообщений, Эвелла улыбнулась. Мечтательно и ностальгично.
– Такой, что я никогда не понимала, как она оказалась на службе. Здесь много угрюмых лиц, и среди них Линнея всегда была ярким солнышком. Да, она прекрасно работала, но ничуть не хуже – приободряла. С ней оттаивали даже самые мрачные сотрудники. И многие знали, как сильно она любила тебя и мужа. – Чётко очерченные губы сжались, придавая улыбке странный горький оттенок. – И тут бы, знаешь, сказать, мол, поэтому она попросила нас обязательно позаботиться о тебе, случись с ней что, но именно из-за любви она сказала ни за что не взаимодействовать с тобой больше требуемого. Понаблюдать ради безопасности, но не ошиваться рядом. Тесный контакт с нами рано или поздно поставил бы тебя в опасное положение. Поэтому даже в вопросе её смерти мы должны были как можно меньше пересекаться с тобой: тогда «Анх» точно пристально наблюдал за связанными с ней действиями. Некоторые расследовавшие потеряли память, пропали или погибли.
Тогда Роза предпочла бы попасть под прицел, нежели остаться наедине с тайной. Сейчас смогла заглушить детские капризы и признать мамину правоту. Осознать серьёзность обстоятельств. И оттого только горче. Роза поняла: скорее всего, долгое время именно маму тяготила невозможность быть честной с близкими, именно ей очень не хватало поддержки.
«Смогла бы я также? Или выбрала бы дать себе под дых, разом порвав со всеми, и жить дальше, не беспокоясь о других?»
Неизвестно. Испытывали ли она к кому-нибудь любовь и привязанность столь сильную, что легче притворяться, чем на самом деле уйти, наступить на горло своей природе, чем отказаться от отношений? Взгляд опустился на правую руку, где за широким браслетом скрывался небольшой ожог – следствие недостаточно хорошей регенерации в детстве.
«Кроме бабушки, Аззи единственная поверила мне, не требуя ни объяснений, ни доказательств. Смогу ли я когда-нибудь оставить её надолго?»
Ещё немного поговорив с Эвеллой, Роза покинула кабинет, чувствуя себя одновременно и разбитой, и злой, и обнадёженной. Один единственный день принёс слишком много информации, пищи для размышлений и потенциальных изменений. Слишком сильно отдавшись мыслям, она не заметила, как лифт по пути остановился на седьмом этаже, вышла, пошла прямо. Коридоры выглядели достаточно похоже, чтобы сразу не заметить подвох. Очнуться заставил знакомый голос.