Светлана Кекова
САД НЕПРИКАЯННЫЙ
* * *
1
Утром вербы срезать ветку
и потрогать тонкий ствол…
Постелить клеёнку в клетку
на большой дубовый стол,
зачерпнуть святой водицы
в узкий ковшик жестяной.
Видишь — ангелы и птицы
делят трапезу со мной?
Скрипнет старая калитка,
дрогнет воздуха вуаль,
электрическая плитка
изогнёт свою спираль,
а потом огнём нальётся,
и начнёт в ночи светить,
будет воду из колодца
в медной кружке кипятить.
Затрещит на стенке счётчик,
словно маленький сверчок,
ангел, как усталый лётчик,
плащ повесит на крючок.
И за стол дубовый сядет,
словно он пришёл домой,
и крылом меня погладит,
и заплачет, Боже мой…
2
Облетела листьев груда
с веток старых тополей.
Из небесного сосуда
изливается елей
и кропит крестообразно
руки, грудь, чело, уста…
Жизнь болтлива, несуразна,
окаянна, нечиста.
Издавая запах тлена,
листьев гаснущая плоть
тихо плачет, ждёт смиренно,
что простит её Господь.
* * *
Я скажу негромко, минуя красо́ты слога:
«В небе вьётся птица — пернатый помощник Бога».
Умирает время, деревья к зиме лысеют,
но Господь сказал мне, что птицы не жнут, не сеют.
Посмотри на небо — и вспомни рассказ известный,
что питает птиц всемогущий Отец небесный.
Превращая в манну простую земную пищу,
им Господь внушает лететь к своему жилищу,
и они летят, их Господь, как отец, встречает,
в колыбелях круглых птенцов на ветру качает,
и щебечут листья, зелёные гнутся травы,
принимая песни небесной хвалы и славы.
* * *
Серая утица травку щипала.
С вербы серебряной капля упала.
Капля упала — и сделалось озеро,
только послышался скрежет бульдозера,
вместо жужжанья мохнатой пчелы
слышатся визги железной пилы.
Перья у утицы серенькой выпали,
вербу спилили и воду засыпали,
и не горят уж на иве у речки
белые, белые, белые свечки…
* * *
Липы в роще — как в комнате мебель,
только с места не сдвинешь — увы…
Но ударила молния в стебель
почерневшей от горя травы.
И земля разломилась на части,
как непрочный домашний уют,
стало слышно, как Силы и Власти
гимн незримому Богу поют.
Да, повсюду — разломы, разрывы,
гибель сущего, смерть вещества,
но покуда, нетронуты, живы
люди, ангелы, звери, листва —
вопрошают и стебли, и ветви,
и сплетение мёртвых корней,
вся душа мироздания — нет ли,
нет ли Бога бессмертного в ней?
* * *
1
Связать себя — и обрести свободу,
войти в огонь, в пылающую воду,
в глухую ночь, в зелёно-серый лес
осин трепещущих,
в младенческий ольшаник,
чтоб ощутить, как прочен свод небес,
где ты гуляешь, ангел мой и странник.
Ты невесом, невидим, бос и гол,
щегол и сокол, сокол и щегол,
твой след ищу я в зарослях лещины,
на светлом неприкаянном песке,
где след волны похож на след морщины,
в сплетеньях серебристой паутины,
где спит паук на тонком волоске.
Тебя ищу среди земных трудов
на торжищах безумных городов —
то чужестранца, то единоверца,
хотя порой я не пойму сама,
как смысл найти в ошибках горьких сердца,
в печальных заблуждениях ума?
А ночь поит меня густым вином,
луна сияет в небе ледяном,
тела осенних лип полураздеты.
Из облачных краёв, из дальних стран
летит синица через океан.
Ответь же, друг мой, где ты, где ты, где ты?
2
Смирить себя — и обрести покой,
увидеть свет, горящий за рекой,
и лестницы невидимой ступени,
деревьев расписные терема,
пустые муравьиные дома,
ладони клёнов и сердца’ сирени.
Увидеть чайку на крутой волне,
татарку-иву в золотой чалме,
её сестру в серебряной папахе…
Уходят вверх — всё дальше от земли —
щегол и ангел в золотой пыли,
две мелких птахи в поднебесном прахе.
Смирить себя — и радость обрести:
душа прозрачна, как вода в горсти,
ты жив ещё, и большего не надо.
Пусть жизнь течёт, как слёзы по лицу:
седой пастух в горах нашёл овцу,
нечаянно отставшую от стада.