* * *
Полжизни проплутав в сухих лесах любви,
охотником себя не мысля, но добычей,
я говорю тебе: за тихий щебет птичий,
за боль сплетённых тел — сей варварский обычай —
прости меня и путь иной благослови.
Да, заросла тропа прожилками огня,
узорною травой, терновником колючим,
но путника она ведёт к небесным кручам —
и Ты на этот путь благослови меня.
Пусть будет дождь шуметь и тёплый ветер дуть,
и ранят неба грудь внезапных звёзд уколы,
пусть тихий блеск озёр и рек живая ртуть,
и пенье волн морских, и вешних гроз глаголы
вольются в душу мне, и светом станет плоть,
и винограда гроздь протянет мне Господь.
* * *
В дом войти, постояв на пороге,
свет включить и присесть на кровать.
Говорить о любви и о Боге
и вопросы себе задавать.
В небе птицы, как Божия милость,
ночью звёзды сияют во мгле.
Жизнь прекрасна, но что же случилось,
что случилось с тобой на земле?
Сад ли выстужен, дом ли отворен,
поводырь ли седеющий слеп?
Лунный серп ли срезает под корень
на холмах вырастающий хлеб?
Или, может быть, там, где не нужен
русский клён с золотой головой,
друг твой милый вкушает на ужин
хлеб изгнания с горькой травой?
* * *
Страданье — ниже сухой травы
и тише, чем детский вздох.
Да, вещи, милый мой, таковы,
какими их видит Бог.
Зачем охотник и птицелов
готовит свои силки?
Господь на гребни морских валов
пернатые шлёт полки.
И крики чаек, и лай собак
Господь запирает в клеть.
И вновь усатый, как сом, рыбак
на землю бросает сеть.
Не может больше он рыб дразнить,
воздушной грозить тюрьмой…
Лишь Бог решает — кого казнить,
кого отпустить домой.
И ты, мой друг, не ходи ко мне
и песен ты мне не пой
про то, что в пропасть, как в страшном сне,
слепого влечёт слепой,
что тело ночью теряет вес,
дневные забыв труды…
И вновь на землю глядит с небес
слезящийся глаз звезды.
* * *
В этом мире беден и случаен
жалкий плод пяти неверных чувств.
Говорят, что хлебопашец Каин —
друг наук и сеятель искусств.
Авель мёртв. Беззвучно льётся время,
словно с неба — жаворонка трель.
Говорят, что Каиново семя
приручило гусли и свирель.
Важно не забвение, не память,
а уменье молча слёзы лить.
То, что ночью я должна восславить,
может утром Бог испепелить.
Только Бог — любовь, а не угроза
и спасенье от любых оков.
Только солнце алое, как роза,
смотрит из-за серых облаков.
* * *
В небесах облака — как льняные покровы,
стали ягоды старше, а травы моложе,
и роняют бесшумнолетящие совы
лёгкий хмель и малину на брачное ложе.
Не тебе говорить о любви и печали,
не тебе изъясняться возвышенным слогом.
Ибо Слово, которое было вначале,
снова сказано тихо невидимым Богом.
Я губами ловлю невесомые капли,
вылетает душа из обители тесной.
Как по нотам, разыграны птичьи спектакли
там, в обители рая, на сцене небесной.
Там из белого камня возводится город,
но у этого города рушатся стены.
Знаешь, видимый мир, словно сердце, расколот,
а невидимый — клочьями облачной пены
закрывает вершины свои и провалы,
где пока ещё Путь изгибается Млечный,
но уже, словно солнце, становятся алы
губы Девы небесной в фате подвенечной…
* * *
Смотрит на небо — и видит святой Лука:
в Бельгии белой с неба летит мука,
в синей Шотландии сеют крестьяне лён,
в рыжей Ирландии слёзы роняет клён.