Из Заволжских лесов тайком пробирались сюда бородатые староверы. Они приезжали семьями и держались на особицу. Одним из них был Ипат Дорогин. Он оказался мягче своих единоверцев и, уступив попам, сменил двуперстный крест на щепоть. Он первый посадил в огороде «земляное яблоко» — картошку, приучился пить чай из самовара. А внук его Тимофей даже знал «гражданскую грамоту».
Казаки оставили Глядену славу «благонадежного» села, и губернаторы направляли сюда политических ссыльных и поселенцев. Первыми здесь появились декабристы. Один из них выстроил по соседству с Ипатом Дорогиным просторный дом с шатровой крышей, с лиственничными колоннами у парадного крыльца; завел большой огород, где выращивал табак, редиску и скороспелые дыни. Позднее ссыльные народовольцы привезли сюда семена арбузов. Голенастый Трофимка, правнук Ипата Дорогина, частенько приходил к ним. попробовать невиданных овощей. Постепенно в квартирах изгнанников он пристрастился к чтению книг. Вскоре и в доме Дорогиных стали жить ссыльные.
Трофиму было семнадцать лет, когда отец решил строить новый дом. С верховьев реки они вдвоем гнали длинный плот. В сумерки на Большом пороге сильная струя ударила плот о скалу и распустила по бревнышку. Отец исчез среди вздыбленного леса, а Трофим уцепился за боковое бревно и, отделавшись легкими ушибами, выбрался на берег. Всю ночь, дрожа от озноба, он бегал по мокрым камням и кричал: «Тя-тя-а! Тя-а-тенька-а!» Ему насмешливо откликалось эхо, которое в ту пору он, как все в его семье, принимал за голос лешего.
Утопленника искали три дня, чтобы похоронить по-христиански, но водяной не хотел отдавать его и выкинул на прибрежный камень лишь одну кошемную шляпу…
Так Трофим стал большаком, и на него легла нелегкая крестьянская забота о семье.
Однажды непогожей зимней ночью к ним вошла девушка, запорошенная снегом, в длинном узком пальто, в меховой шапочке, из-под которой выбивались светлые волнистые волосы. На щеках у нее, должно быть недавно обмороженных, виднелись темные пятна. Глаза были голубее неба. Тяжелая серая шаль свалилась с головы и лежала на плечах. Не перекрестившись, девушка поздоровалась и спросила, в этом ли доме живут Бесшапочные.
— А чего ты, немоляха, дразнишься?! — Мать встала, готовая показать непрошенной гостье на дверь. — Ты думаешь, сиротами остались, так шапки не на что купить? Не беднее других. А то не кумекаешь, что у Дорогиных головы мороза не боятся?!. Дедушка, рассказывают, завсегда ходил без шапки. Сыновья уродились в него. И внуки — тоже. Смеяться не над чем…
— Я не знала, — пожала плечами девушка. — Право, не знала. Стражник так назвал…
— Ему, усатому барбосу, только бы потешаться над людьми! И ты — за ним…
— Хватит, мама, — вмешался Трофим, не сводивший глаз с девушки. — Приветила бы с дороги.
— Я ведь так… Не со зла…
— Ну, и забудем об этом. Мне говорили, семья у вас небольшая, поднадзорный уехал и квартира освободилась.
— Не уехал, а свершил побег, — поправила мать. — У нас квартерка добрая…
Она не договорила. Не могла же она сразу сказать девушке, только что появившейся с ветра, и о быстроногих конях, и об удобной кошеве, и о том, что деньги они берут небольшие, что ее Трофимка не боится ночных буранов и умеет отвести следы, что стражникам и урядникам ни разу не удалось изобличить его… Подойдя поближе, хозяйка присмотрелась к девушке:
— Такая молоденькая!.. И тоже в политику ударилась?
— За худые дела, однако, сюда не пригоняют, — вмешался в разговор Трофим.
— И надолго тебя, миленькая, к нам привезли? Как твое имечко? — продолжала расспрашивать хозяйка.
Трофим вслушивался в каждое слово ссыльной. Зовут Верой Федоровной. В Сибирь выслана на пять лет.
Мать покачала головой:
— А все — за грехи, миленькая!.. Родителей не слушаете, бога хулите, царя-батюшку норовите спихнуть…
Девушка взялась за скобу, но мать остановила ее:
— Куда ты пойдешь середь ночи? Собаки подол-то оборвут… Погляди квартерку-то… Горница теплая, а берем недорого. Разболокайся, молочка испей, шанежек поешь…
— Меду принеси, — подсказал Трофим тоном большака, но, почувствовав на себе удивленный взгляд Веры Федоровны, покраснел и, пробормотав «лучше я сам», с деревянной тарелкой и ножом в руках выбежал в сени.
Вернулся он с такой высокой горкой меда, что пока шел по кухне — два комка упали на пол. Мать ворчала на него, неловкого медведя. Он, окончательно смутившись, поднялся на полати и оттуда посматривал на девушку, ужинавшую в кухне. Неужели и она замыслит побег? Мать обрадуется прибытку, скажет: «Добывай, Трофимша, копейку». Ей нет заботы о том, что девушку могут словить и угнать куда-нибудь к чертям, в непролазную тайгу, в страшную Туруханку… Нет, он не повезет ее. И соседям скажет: «Не ищите беды. Девку, что кошку, возить тяжело — кони запалятся…»