Узнав гостя по гулким шагам, что напоминали самого Сергея Макаровича, Лиза, смущенно сутулясь, убежала в горницу и захлопнула за собой створчатую дверь с темно-зелеными петухами на филенках:
— Сюда нельзя. Погодите немножечко там.
В кухне у Скрипуновых было все так же, как запомнилось с детства: над головой — полати, справа — печь, слева — большая лохань, над ней — умывальник, похожий на тыкву; в переднем углу на полочке — бурая икона какого-то святого с прильнувшими к ней мертвыми мухами. В доме пахло кислым пойлом, загодя приготовленным для коровы. В щелях шуршали тараканы.
— О хороминах-то заботиться некогда, мы завсегда на работе да на работе, — объяснила хозяйка и попросила — Не осуждай.
— Я ведь не гостем к вам, просто по-соседски.
— Нет, гостенек, да самый дорогой! — Фекла коснулась руки Семена и, повернувшись так, что юбка раздулась огромным колоколом, побежала в погреб за пивом.
Створчатые двери чинно распахнулись, из горницы вышла Лиза в трикотажном жакете, в туфлях; рассмеялась с притворной стеснительностью:
— Теперь здравствуйте!
— Здравствуй, Лиза! — Семен принял ее потные пальцы в правую ладонь и, прихлопнув сверху левой, повторил: — Здравствуй!
Мать внесла большой деревянный жбан. В доме запахло медом и хмелем.
Лиза, высвободив руку, пригласила гостя в горницу. Там в одном углу стоял стол, в другом — кровать с двумя горками подушек. За ними виднелись на отчаянно зеленом полотняном коврике розовые лебеди с дико изогнутыми шеями.
— Вот не знают охотники, куда ходить за дичью! — добродушно рассмеялся Семен, кивнув на лебедей.
— Не глянется коврик-то? — озабоченно спросила Лиза. — Верка вот так же посмеялась: «Лебеди пьяные!»
— А ведь правда, походят на пьяных!
— У вас с ней и вкусы одинаковые!
— Не поминай про нее.
— И не буду. Нет охоты.
Сели за стол. Фекла наполнила стаканы пивом, чокнулась:
— Пробуй, соседушка, квасок.
Сама отпила немного, поставила стакан и ушла на кухню, чтобы нарезать хлеба и огурцов.
— Груздочков, мама, принеси, — попросила дочь.
— А ты не забывай тут без меня гостеньку подливать, — подсказала Фекла. — Ежели стакан обсохнет — губы обдерет. А у заботливой хозяюшки такого не бывает…
От холодного пива головная боль утихла. Оно освежило горло, и Семену захотелось говорить без умолку, а о чем — это безразлично.
— Ты почему не ходишь в клуб? — спросил он девушку.
— Когда мне ходить-то? От зари до зари — на работе.
— Вечерами попозднее. У нас — курсы по танцам. Под мой аккордеон — красота!
Мать принесла тарелку груздей; укорила дочь:
— За стаканом не доглядываешь! Гостенька худо потчуешь. — И снова наполнила стакан до краев; Семена спросила: — Теперь по бригадам будешь ездить?
— К нам — почаще, — пригласила Лиза.
—нас клуб не передвижной. Обслуживаем на месте… Я скоро в город уеду. Что мне тут околачиваться попусту? Там буду огребать вдвое больше.
— Ой, да что ты, соседушка! Так маленько погостил у родителев… — Фекла налила по третьему стакану: — Выпьем по маленькой. Без троицы-то дом не строится!..
— А без четырех углов не становится, — отозвался гость. — Это я знаю…
Хозяйка подливала с шутками да прибаутками. Жбан опустел. Семен поднялся из-за стола, покачиваясь; глянув на стену за кроватью, усмехнулся:
— Лебеди… того… стали еще пьянее!
— Они протрезвятся, — поддержала шутку Фекла. — Ты приходи поглядеть на них. По-соседски, запросто приходи. В любую пору. Гармошку свою заграничную приноси. Поиграешь Лизаветушке. Я вам песни прежние спою, каких ты нынче ни от кого не услышишь. Хороводные, вечерочные, свадебные — всякие песни!
Семен обещал заходить. У Скрипуновых он чувствовал себя непринужденно и легко, как дома, когда там не было отца.
— Завтра… — пригласила Лиза и смущенно опустила глаза.
— Будем ждать об эту пору, — договорила за нее мать. — Покамест пивцо не перекисло.
Когда Семен ушел, Фекла Силантьевна сказала дочери:
— Сними ты этих окаянных лебедей. Сейчас же выбрось…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
С утра серые тучи низко висели над землей и казались неподвижными. Сыпался, как мука, мелкий дождь — «бусун».
Вера надела поверх ватника брезентовый плащ, повязалась пуховой шалью и, заседлав коня, поехала в поле, где она не была всю осень и не знала, управились ли девушки с коноплей.
В большой риге, построенной посреди тока, теперь уже освобожденного от ворохов зерна, тараторили две веялки, перебивая одна другую. По запаху половы, растекавшемуся по всему току, Вера поняла, что девушки веют коноплю; оставив коня у коновязи, пошла к риге.