У выхода показалась Мотя, в дырявых сапогах, в рваной шали и старом ватнике; бросилась навстречу, обняла Веру и закружила:
— Соскучилась я по тебе, подружка! Как зимой по солнышку!
— Я — тоже! — воскликнула та, в свою очередь обнимая девушку.
— А почему тебя нигде не видно? — спросила Мотя, перестав кружить ее. — В клуб не ходишь, на улице не появляешься. Будто у тебя уши заложило — гармошки по вечерам не слышишь.
— Я все время — в саду.
— Смотри, заплесневеешь меж кустов!
— Ну, что ты, Мотя! У меня….
— Я понимаю, ты переживаешь…
— Даже не думаю.
Посмотрев Вере в глаза, Мотя отрицательно потрясла головой:
— Ни за что не поверю! Столько годов ждала!.. А у этой Лизки — ни стыда ни совести! Я бы ей…
— А мне, Мотенька, жалко Лизу.
— Ну-у! Такое даже в голову не укладывается!
— Все-таки она — хорошая девушка, работящая…
— Чудная ты!
Вера разговаривала тихо, а Мотя так звенела, что веялки, одна за другой, умолкли. Ясно, девушки прислушивались к голосам.
— Когда я узнала про их шашни, — продолжала Мотя, — даже обидно стало.
— Обижаться не на что.
— Ну, как же! Мне так хотелось поплясать на твоей свадьбе!
Из риги выбежали девушки с веселым визгом и хохотом, наперебой обнимали Веру, говорили сразу все, — слушать было некому.
— Ой, вы затискаете меня! — шутливо взмолилась Вера, обрадованная шумной встречей.
— За все недели, за месяцы!
— Чтобы не забывала нас!
— Помнила, девушки! Всегда! — говорила Вера. — Но осень, сами знаете, какая была у меня.
— Ты вся переменилась. Глаза ввалились.
— Это при плохой погоде показалось тебе. За отца она тревожилась.
— Не поверю. Ни в жизнь! Из-за родителей так не худеют.
— Пойдем в ригу, — пригласила Мотя, Веру. — Полюбуйся урожаем!
А подругам сказала:
— Девушки, веялки тоскуют.
Вера взяла горсть сортовых семян и, рассматривая их, медленно пропустила сквозь пальцы. На ладони осталось несколько зерен. Они перекатывались тяжело, словно капельки ртути.
— Хороши!
Девушки не хотели возвращаться к веялкам, и Мотя сказала им:
— В обеденный перерыв наговоритесь.
Но сама не могла терпеть до обеда. Как только застучали веялки, она взяла Веру под руку, отвела в конец риги и заговорила доверительно:
— Ты знаешь, я скоро уеду в город! Честное слово! Вот управлюсь с коноплей и уеду. Это твердо.
— Напрасно, Мотя, задумала.
— Ничего не напрасно. Когда в голове прикинешь все — согласишься. Сколько нынче парней из армии уволилось? Не знаешь? А я подсчитала: девять! Где они? Кроме Семки, ни один домой не приехал. Все в городе поустраивались. Ты погляди: в клубе курсы по танцам открыли, так девчонки с девчонками кружатся!.. А всего обиднее — прибытка от работы нет. Что на базаре выручишь, на том и конец. Забалуев только болтает о трудодне. От его хвастовства толку мало. За обеды высчитают — останется на мыло да на иголки. И за теми надо ехать в город. В нашем-то магазине, сама знаешь, полки пустые… Уеду. Все равно уеду. Завербуюсь на завод.
— Куда ты? У тебя нет никакой квалификации.
— Сегодня нет — завтра будет. Подучусь. Девчонки тоже собираются.
— А с кем же мы весной будем коноплю сеять?
— Со старухами! Создашь себе серебряное звено! — рассмеялась Мотя, а затем убежденно сказала: — Ты здесь тоже не вечная. Вот помянешь меня! Конечно, сейчас у тебя отец, а потом…
— Без всяких «потом». — Вера высвободила руку. — У меня — работа! Ей и живу.
— Ну-у… Себя обманываешь.
Намек на болезнь и старость отца так расстроил Веру, что она не могла больше оставаться среди подруг и вышла из риги.
Мотя не стала удерживать ее.
Погода переменилась. Ветер шумел мокрой соломой, кидал в лицо острые капли мелкого дождя.
Вера ловко взметнулась в седло и поехала на второе поле, где будущей весной ей предстояло сеять коноплю.
Ветер дул порывами. Словно спасаясь от него, вдалеке то и дело пробегали серые зайцы. Они то западали в бороздах, то снова гурьбой устремлялись вперед. Откуда их взялось столько?
Развелись русаки! Бегают табунами! Запрет давно снят, но, однако, никто не охотится на них, кроме… луговатского садовода.
Девушка стукнула коня каблуками сапог, и тот, мотнув головой, побежал быстрее. Новый порыв ветра поднял из борозды небольшой табунок и погнал навстречу Вере. Серые бежали неровно, то расстилаясь возле земли, то высоко подпрыгивая. Не звери, а легкие тени! Один скакал недалеко. Но ветер, противный ветер бил в глаза, и невозможно было рассмотреть ни головы, ни ушей. Наверно, заяц пригнул их к спине. Вот бежит прямо на коня! Не сворачивает. Еще десяток секунд — и ударится о ноги! Приподнявшись на стременах, Вера поверх головы коня всмотрелась в серого: вот так заяц! В двух шагах от коня проскакал легкий куст сухой травы перекати-поля. А потом врассыпную — целый табун.