Забалуев смотрел на секретаря и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Неустроеву было жаль его. Энергии у этого мужика — на десятерых хватило бы! И, главное, ко всем указаниям прислушивается… Опять же и опыт работы у него большой, постоянное беспокойство о хозяйстве.
— Ну, вот что… — Он хлопнул Сергея Макаровича по плечу. — Приезжай завтра в райком. Найдем тебе место. Есть…
Он умолк, — к ним подходила Векшина.
Дарья Николаевна рассказала об избрании Огнева председателем колхоза. Другого решения, по ее твердому убеждению, и не могло быть.
— Да-а… — Неустроев потряс головой. С крайкомом не согласовано…
— Какая в этом надобность? Он — член артели.
— Он — слушатель школы руководящих колхозных кадров! И, может быть, у крайкома на него другие планы?..
— Объясним. В крайкоме нас поймут… Ну, а в Луговатке как?
— Там — порядок! —не без похвальбы воскликнул Неустроев. — Как было намечено, так и проведено!
Он подал Забалуеву руку, прощаясь с ним.
— Так я завтра же прискачу. — Сергей Макарович долго не выпускал руки Неустроева. — Утречком...
Дома он сказал Анисимовне, чтобы не накрывала столов. И тут же успокоил ее: медовуха не пропадет, — послезавтра они позовут гостей на проводы.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Забыть… Забыть навсегда…» — все настойчивее и настойчивее повторял Вася. И злился на себя. Ну что у него за дурацкий характер?! Ни с того ни с сего привязался к одной. И не может выбить из головы, выкинуть из сердца. Будто нет других девок? Есть. Даже красивее этой Верки Дорогиной.
Но проходили недели, месяцы, а он по-прежнему ко всем оставался равнодушным.
Наверно, у него сердце затвердело, как земля, спаленная в засуху беспощадным солнцем: ни одно зерно, знать, не даст ростка?!
И все-таки он заставит себя забыть Верку. Заставит… Ну зачем ему вздыхать о чужой бабе?..
В обеденный перерыв девушки в бригадном доме пели частушки. Вася ушел от них, прихватив с собой свежую газету, и сел в тени, привалившись спиной к высокому тополю.
С вершины дерева неожиданно подала голос кукушка.
«Запоздала, матушка! — усмехнулся парень. — Июль — на переломе. Ячмень выколосился. Пора бы тебе подавиться колючим колосом!..»
Из бригадного дома донеслась девичья песня:
«В, самом деле, не на тот», — подтвердил Вася.
Он не верит глупым приметам и ничего не будет загадывать. Девушки просили вещунью:
Но кукушку, видать, не устраивала роль почтальона, — она не трогалась с места и продолжала надоедливо куковать. Пришлось прикрикнуть:
— Хватит, дуреха!
Она перепорхнула на яблоню и опять принялась за свое. Девушки затихли, и Вася, рассмеявшись, подзадорил птицу:
— Побольше им накукуй! Еще! Еще прибавь!
Кукушка улетела. Бабкин тотчас же начал подражать вещунье, да так искусно, что девушки доверчиво досчитали до трехсот. А когда разобрались, с шумом и хохотом высыпали на крыльцо, но он уже успел скрыться за деревьями.
Эта маленькая шутка помогла Васе освободиться от раздумья, и он стал просматривать газету. В ней было много новостей из соседних стран. Вот телеграмма из Софии: приехала делегация колхозников. Съездить бы туда. Посмотреть бы на все да рассказать о своем колхозе, о работе в саду, поделиться бы опытом, спеть бы свои и послушать их песни, потанцевать в кругу, поучиться чему-то новому.
Вот напечатано:
«Гости обедали в саду члена первого сельскохозяйственного кооператива…»
Адрес есть. Может, написать письмо?!.
И всю вторую половину дня Васю не оставляла мысль о письме в Болгарию. Он подбирал слово за словом: «Дорогой наш друг и товарищ! Пишем тебе…» Тот болгарин, конечно, пожилой. Надо на «вы»: «Пишем вам из Сибири, где при царизме разрасталось одно горе. Сейчас составляем письмо в колхозном саду. На яблонях наливаются плоды. Наша бригада…» Нет, о бригаде еще рано. Сначала о том, как все это зародилось… И Бабкин продолжал подбирать фразу, за фразой: «Есть один старик. По фамилии Дорогин. Он живет в тридцати пяти километрах от нас. С его легкой руки появились сады в здешней местности. Он был женат на ссыльной, которая боролась против царя. Ее звали… звали…» — Вася долго и тщетно припоминал. Нет, он никогда не слышал имени жены Трофима Тимофеевича. Вера не рассказывала о матери…