В коровьем закутке было уже темно. Вера не видела ни вымени Буренки, ни подойника; доила, прислушиваясь к всплескам струек молока. Корова смачно пережевывала жвачку. Вымя у нее было большое, умело раздоенное, молока много.
Все здесь нравилось Вере, как в своем родном доме, И чувство стесненности и робости, с которым она ехала сюда, исчезло.
Закончив дойку, она несла подойник, прикрытый полотенцем. В углу двора пофыркивал конь. Наверно, к перемене погоды. Где-то на высоком тополе попискивали скворчата. Шелестя жесткими крыльями, привязчиво кружилась летучая мышь. Вот-вот сядет на фартук, а еще хуже — на платок. Отмахиваясь от нее, Вера чуть было не разлила молоко. Она не слышала, как стукнула калитка; столкнувшись с женщиной, вздрогнула от неожиданности. И та тоже вздрогнула.
— Денисовна, это ты?
— Нет. Это… я, — вымолвила Вера.
В углу двора снова зафыркал конь, и Катерина Савельевна поняла, что приехал сын. Не один!
что это — всплеснула она руками. — Думала, у меня тут соседка управляется…
Она взяла Веру за плечи и, приблизив к себе, заглянула в глаза, а потом поцеловала в губы.
— Здравствуй, доченька!.. Давно приехали?
Катерине Савельевне понравилось, что будущая сноха сразу принялась за хлопоты по хозяйству, и она потрепала ее по плечу:
— Проходи в дом…
Там, расставляя на столе молочную посуду, спросила о здоровье Трофима Тимофеевича. Вера, разливая молоко по кринкам, рассказала, что отец уже на ногах. Они разговаривали, не приглядываясь и не примериваясь одна к другой, — у обеих было такое ощущение на душе, что они толкуют не впервые, что если не все, то многое знают одна о другой.
Вошел Вася. В руках у него была бутылка вина. Остановившись посреди кухни, он не знал, куда ее девать, — поставить ли на стол, отдать ли матери, и что сказать при этом? А Катерина Савельевна, занятая с Верой хлопотами по хозяйству, не сразу заметила его.
Набравшись духу, Вася начал громко:
— Ну вот, мама… — Голос его вдруг осекся. — Это… ты понимаешь… моя Вера…
— Опоздал, парень, — добродушно улыбнулась мать. — Мы тут без тебя во всем разобрались.
— Вот и хорошо!
Сунув бутылку на подоконник, Вася повернулся к двери. Сейчас он сбегает за сестрой и зятем. Но мать окликнула его:
— Погоди!.. На свадьбу всех, честь честью, позовем. И родных, и знакомых… А сегодня посидим одни. Поговорим ладком…
Но не успели они сесть за стол, как появились Шаровы. Татьяна Алексеевна поцеловала невесту и подала ей букетик ландышей:
— Наш первый подарок! Маленький, но — от всей души.
— Это мать, — Павел Прохорович кивнул на жену, — сама вырастила! Сегодня расцвели. Я даже не знал…
— Не говори, никто тебе не поверит, — перебила мужа Татьяна. — Сколько раз бывало: прихожу на рассвете с лейкой, а они уже политы. Кто же это успевал раньше меня?
— Не знаю, — рассмеялся Шаров, разводя руками. — Наверно, домовой…
Вера с Васей переглянулись и тоже рассмеялись.
Катерина Савельевна принесла глубокую рюмку с водой. Вера поставила в нее цветы.
Все сели за стол, выпили сначала за здоровье невесты и жениха, а потом — за Катерину Савельевну и Трофима Тимофеевича. Татьяна забеспокоилась о доме, — дочка там только что заснула, — и стала прощаться. Павел Прохорович тоже раскланялся.
Провожая их, Катерина вышла на крыльцо.
— Я насчет свадьбы… — нее вдруг перехватило голос. — Дело материнское… Сердце-то болит… Там они будут жить, а хочется все как следует… Хоть на один денек сюда молодуху…
— Все сделаем, Савельевна. Ты только день назови, — успокоил Шаров. — Жаль, конечно, такого колхозника отпускать, но… Свадьбу люди будут помнить! И машину дам, и лошадей тройками запряжем… Вот мать, — он кивнул на жену, — поможет столы накрыть…
Рано утром Василий пошел к Кондрашовым, чтобы поговорить с Капой. Он не знал, что вместе с нею приехал Колбак Тыдыев.
Тыдыев в первый же день после своей свадьбы, справленной на опытной станции, напомнил Капе, что надо имсъездить в Луговатку, хоть на денек.
— Тещиных блинов захотел? — шутливо спросила Капитолина и принялась целовать мужа. — Успеешь, золотко! Сейчас у нас с тобой много работы… А блинов я тебе сами напеку. Ха-ха! Не хуже мамкиных!..
Упорное нежелание Капитолины познакомить его со родными настораживало и, в известной мере, даже оскорбляло Тыдыева. Но он верил жене и постепенно нашел объяснение: «Наверно, Капа боится, что ее родначнут упрекать: «За нерусского вышла, за узкоглазoro!..» Или еще какими-нибудь другими словами…» когда он на выставке услышал от Василия Бабкина, что у Капы есть сынишка, — земля под ним покачнулась. Какая подлость! Какой обман!.. Уж не этот ли Бабкин был отцом ребенка, которого она утаила? И неспроста… Даже в паспорт почему-то не записан… Тыдыев не мог сдержать ярости, наговорил грубых слов, и разбежались в разные стороны. Праздник, каким была выставка, омрачился для обоих. Из всего, что было на совещании, ни одного слова не запало в па