— Ты все такая же…
— А чего мне унывать? Во мне веселья — как дрожжей в хорошем тесте! Ха-ха…
Бабкин завел разговор о саженцах винограда, которые ему хотелось взять у них и увезти в Гляден.
—Тыдыева проси, — мотнула головой Капитолина. — Я теперь в саду не работаю. На базаре от колхоза торгую.
— Зачем же тебя в школу садоводов посылали?
— За мужиком!
— А он сам-то как… все еще на зарплате?
— Не поминай. Теперь нечем корить моего Тыдыева: перед Новым годом вступил в колхоз. А чего же еще было раздумывать? нас трудодни сейчас — те же деньги. Каждый месяц получаем аванс. И выходные ввели. И отпуска. С оплатой! А на трудодень у нас пришлось по три пятерки с лишним. Вот как! Да хлеб, мед и всякая всячина… Видишь — в шелках хожу!
— Расхвасталась!.. — укорил ее Василий. — А чего же ты из сада убежала? Я тебе его доверил… Выходит — зря…
— Да нет… Я в сад заглядываю. И тебя вспоминаю… Кроме шуток… — Голос у Капитолины стал мягким, звучал задушевно. — Ты молодец! В ту первую весну нашел ко мне подход: на звено поставил! И я, ты помнишь, всегда была впереди! А теперь, подумай, меня обратно задвинули в рядовые. Ни за что ни про что. Да еще собирались под начальство к своему мужику. А мне что-то не хочется. Не заманивает меня такая работа, когда большого спроса нет. Показать себя не на чем… А Тыдыеву, — Капитолина, не удержавшись, снова перешла на игривый тон, — хватит того, что в горнице по ночам верховодит. Ха-ха… Зато я на базаре — первая!
— Нетяжелая работа.
— А ты попробуй малиной торговать. Она у тебя соком вытечет. Все брюки испятнаешь.
— Ой, Капитолина, Капитолина! Обманулся я в тебе!..
— А я довольная. Мне за Тыдыевым — хорошо. Хоть ревнивый, но не скупой. — Капа повела плечами из стороны в сторону. — И воспитывать меня теперь — не твоя забота…
Они расстались, не простившись.
Вася шел и думал: «Хорошо, что не она, а Тыдыев заведует садом… Он в работе ровный. А Капа то вырвется вперед, то от всех отстанет. Вот и пойми такую… Нет, понять ее нетрудно. Тот раз про ключ к ней сказал Герасим, теперь — она сама. А Павел Прохорович в своих хлопотах, наверно, забыл об этом, хотя и разговаривали при нем: не стал подбирать ключа, а так: сказано — делай. Это Капитолине — поперек характера. Ведь у каждого человека сердце отпирается особым ключом… Надо подсказать ему. Пусть доверит ей работу потруднее — развернется наша Капа!..»
Василий остановился и, окликнув ее, сказал:
— Говорят, всех приглашают в клуб. Приходи. Может, тебя помянут.
— За здравие али как? Ха-ха…
— Добрым словом, конечно…
— Спасибо, бригадир, за твои заботы1 — Капитолина помахала рукой. — Я подумаю. Ежели сердце поманит — прибегу.
В новом клубе, которого Василий еще не видел, было сыровато. Пахло кирпичом и сосновыми досками.
Над сценой, на красном полотнище — слова Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача». Как бы в подтверждение этих слов у стены стояли снопики пшеницы и овса, гречихи и гороха — свидетели урожаев за все послевоенные годы. Тут была и раннеспелая сибирская кукуруза, которую в свое время Шаров привез от Петренко, развел в своем огороде, а в прошлом году уже вырастил в поле. Рядом с высокими снопами пшеницы, собранными с тех участков, которые были защищены лесными полосами, стояли маленькие, хилые, с короткими и тощими колосками — с полей, открытых всем ветрам, где зимой не бывает снега, а летом властвует губительная жара. В мешочках — зерно. В одних — крупное, тяжелое, как бы литое из красной меди со стекловидным оттенком, в других — мелкое, щуплое, бледное. Вот то, что взял человек от земли, а вот — ее скупая милостыня.
Забалуев брал щепотку зерна, рассматривал, пересыпая с ладони на ладонь, «пробовал на зуб» и шел к другому мешку:
— У нас лучше!
— У вас, говорят, полоски, как на огороде гряды! — заметил Василий, которому надоело забалуевское хвастовство. — Чего же равнять?!
— Ишь ты! — Сергей Макарович покачал головой из стороны в сторону. — Воробей зачирикал! Из скворечни Бесшапочного! У тестя да у бабы научился! Своего-то голоса нет?.. Ладно. Я не обидчивый. — С размаху хлопнул Бабкина по плечу. — Приезжай в гости. Медовухой угощу. Покрепче той! Помнишь?..
Члены ученого совета и гости уже успели осмотреть выставку и разместились на скамьях, сколоченных из широких досок. Звонок сзывал запоздавших. Василий отыскал Огнева и сел рядом с ним.
На сцене — длинный стол, с его кромки свешивалась в зал огромная карта лесных насаждений Чистой гривы. За столом — директор сельскохозяйственного института. Он медленно, как судья, которому предстояло вынести приговор, перелистывал толстую рукопись в зеленом коленкоровом переплете. На трибуне — Шаров, прямой, высокий. Очки в коричневой роговой оправе делали его лицо незнакомым. Он рассказал о севообороте и обработке земли, об урожае в засушливые годы.