— Потерпи, Макарыч, не кипи. Так я ничего не пойму. — Секретарь взглянул на Шарова — Докладывай, капитан. — в сторону Забалуева — успокаивающий жест: — Сиди, сиди. Разберемся.
Не дослушав Павла Прохоровича до конца; строго заметил:
— Партизанить мы не позволим, товарищ фронтовик. Нельзя ущемлять интересы других колхозов.
— Слышал? — подскочил со своего места Сергей Макарович. — Я по-соседски упреждал тебя…
— Разве это интересы? Мятлик для овец! — покачал головой возмущенный Шаров. Он говорил до хрипоты громко, стараясь заглушить Забалуева. — Смешно слышать! Ведь речь-то идет о каких-то десяти гектарах! Из восьми тысяч! Ну, подумайте. Могут ли серьезные люди…
— Если ты нас считаешь несерьезными, то, — прикрикнул Неустроев, грозя пальцем, — то мы тебя заставим уважать закон… Какой? Будто не знаешь. У Сергея Макаровича хранится акт на вечное пользование землей. На вечное!
— Вечного ничего нет. И в законы вносятся п-по-правки. — Волнуясь, Шаров начал заикаться. — Можно в акте п-поправить…
— Ну, тогда обращайся в Верховный Совет. Вот и весь разговор.
— Мы будем строить на земле буденновцев, и нам никто не зап-претит.
— Если не зальете землю соседей.
Раздался мерный бой часов. Обшитые дерматином двери открылись, и в кабинет начали входить члены бюро. Неустроев встал и, поскрипывая белыми бурками, прошелся, возле своего стола. Шаров тоже встал, но уходить не спешил. Секретарь остановился возле него, и сказал озабоченно-мягко:
— Послушай моего совета: пусть инженеры спроектируют плотину выше того лога. Вот и все!
— Нельзя. Создается п-подпор для нашей п-первой гидростанции.
— А ты плотнику сделай пониже.
— Будем п-проектировать так, как нужно, и там, где нужно.
— Смотри не ошибись! — предупредил Неустроев упрямого фронтовика. — Пожалеешь потом…
Сергей Макарович, уходя из кабинета, оглядывался на Шарова, шагавшего позади него, и торжествующе усмехался.
— Ничего у тебя не вышло, вояка! И не выйдет. Не умеешь ты по-доброму дела решать…
Домой Шаров возвращался грустный: не удалось побывать у первого секретаря крайкома Желнина. В приемной сказали — занят на совещании. Завтра? Тоже не сможет. Посоветовали обратиться в сельхозотдел. Был там, но о строительстве второй гидростанции у Бабьего камешка даже не заикнулся, зная, что никто, кроме первого секретаря крайкома, не позвонит Неустроеву, никто не скажет, что он не прав; что луговатцев надо поддержать.
Работники сельхозотдела помогли получить типовые проекты скотных дворов, мастерских и складов, но и это не развеяло тяжелого настроения Павла Прохоровича.
Завернувшись в тулуп, он неподвижно лежал в санях. Небосклон был затянут серой облачной пеленой, и снежные поля утопали в сумраке. Под ногами коня теперь звенела хорошо утоптанная дорога, на раскатах визгливо пели полозья, окованные железом.
Вспомнились предвоенные годы. Его, главного агронома краевого управления сельского хозяйства, тяготила служба в канцелярии. Он порывался уехать в колхоз. Там его место. На земле. В полях. Среди людей, выращивающих хлеб. Но его не отпускали с работы, пытались играть на самолюбии: «А кто может заменить тебя?» Пришлось обратиться в Центральный Комитет. А товарищи по работе и друзья продолжали отговаривать:
— Зачем закапываешься в деревню? Оторвешься от среды научных работников, отстанешь… А здесь ты через два-три года напишешь диссертацию.
— В колхозе скорее напишу, — отвечал Шаров.
— Ну что же… — пожимали плечами друзья. — Как говорится, ни пуха ни пера…
Жена ходила по квартире из угла в угол, повертывалась так, что пряди волнистых рыжеватых волос трепыхались, словно струи костра под ветром.
— Не поеду я! Не поеду!
Павел подходил к ней, намереваясь взять за руку, чтобы успокоить, рассказать обо всем, уговорить, но Татьяна отталкивала его локтем.
— Даже не начинай: не буду слушать. — Она затыкала уши пальцами и, заливаясь слезами, падала на кровать…
Он увязывал книги в пачки, укладывал в чемодан бумаги, чернильный прибор, фотоаппарат, барометр… Но на следующее утро все вещи оказывались на прежних местах. Жена, еле сдерживаясь, объявляла:
— Мы никуда не поедем. Возвращайся на службу.
продолжалось три дня. На четвертый управдом привел новых жильцов — смотреть квартиру, сказал, что о выезде Шаровых уже сделана отметка в домовой книге.