Вера слышала, что где-то возле Новосибирска есть опорный пункт института лубяных культур. Там вывели новый сорт высокоурожайной конопли: говорят, вырастает высотой в три метра! Выше тальника на островах! Вот бы достать семян!
— Дадим командировку, — пообещала Векшина. — Съезди, посмотри…
До сих пор Вера в своих робких начинаниях находила поддержку только у отца. Этого ей было мало. Хотелось рассказать еще какому-нибудь близкому, отзывчивому человеку, который выслушал бы без усмешки, без ехидной мысли: «Вон куда хватила!» — а, наоборот, подбодрил бы и добавил бы уверенности в сердце. И она все чаще и чаще вспоминала Васю Бабкина… А сейчас, нежданно-негаданно, появилась Векшина и заговорила о том, о чем она, Вера, не всегда отваживалась думать: оказывается, ее намерение завести опытные делянки достойно поддержки!
Векшина спросила, где агроном. Вера ответила — уехал в город и вернется только завтра.
— Отчет повез или еще какие дела?
Вера замялась.
— Без особой надобности? Так, что ли? — вызывала Дарья Николаевна на откровенный разговор.
— Сказать правду — за жмыхом отправился. Нынче третьего кабана откармливает!
—Чеснокова что же — выходной?
— Нет, просто поехал… Меня попросил присмотреть за всем.
Вера открыла шкаф, где стояли фарфоровые растильни с пшеницей и овсом.
— Завтра и эти подоспеют к проверке.
Они поговорили о саде, о здоровье Трофима Тимофеевича, и Дарья Николаевна стала прощаться.
— Приходите к нам обедать, — робко пригласила Вера.
— Не знаю, успею ли…
— Приходите… ежели можете. Папа обрадуется…. А то некоторые обходят стороной…
— Почему? Неужели все, еще из-за этого, как его?..
— Из-за Митрофана, думаете?.. — Вера замялась. — В первую голову, я догадываюсь, из-за него… Конечно, из-за него. Даже меня дядей попрекают, хотя… хотя я его в глаза не видала. Как же — в Америке живет! Связь с заграницей…
— Значит, не желает возвращаться домой? И как он там?
— Ой, не говорите! Письма приходят редко… Да лучше бы он уже совсем не писал. Из-за него на нас смотрят не как на других. Словно мы сбежать собираемся. А папа, подумайте, все еще переживает. Говорит: «Вовек не прощу себе, что не удержал». — Вера посмотрела Векшиной в глаза. — Приходите… Раньше вы часто останавливались у нас.
Дарья Николаевна задумалась. Дети Дорогина всегда ждали ее приезда: любили кататься на «газике». Из села в сад и обратно. Мальчика звали Толей… Он был тех же лет, что и ее Саша… Вздохнув, она участливо молвила:
— Я слышала о ваших несчастьях. О вашем горе. Об утрате Анатолия. И о старшем…
Грише тоже?.. — Глаза Веры вмиг налились слезами. — Скажите хоть одно слово… Живой ли братунюшка?.. Где он? Где?
— Если бы я знала… У тебя хотела спросить…
— А я что могу сказать?.. Арестовали его, говорят, прямо у прорванной запани… И жизнь его, однако, кончилась…
Слезы ручьями текли по щекам и Вера едва успевала вытирать их тыльной стороной ладоней.
— Врагом, сказывают, назвали… Ну, кто поверит, что наш Гриша мог… вредить?.. Да он, бедный, извелся, что с первого года войны ему броню дали… На фронт рвался….
Дарья Николаевна порывисто обняла девушку и, едва сдерживаясь, зашептала сдавленным, прерывающимся голосом:
— Не надо, Верочка… Успокойся… А то я… тоже не могу….
— Не буду… Сейчас все… — всхлипывала девушка. — Больше ни словечка…
Но не говорить она не могла: Векшина для нее была первым человеком, кому можно было высказать свое горе до конца. И она рассказала все, что слышала о трагическом дне брата: в горах прошли ливневые дожди, таежная река вздулась, порвала стальные тросы, разметала запань, и тысячи кубометров леса, заготовленного благодаря неимоверным усилиям, уплыли в океан. Стихийное бедствие! А Григорию приписали бог знает что. Наверно, и дядю Митрофана к нему приплели?..