Недовольно кашлянув, Забалуев бросил косача под переднее сиденье. Спустя минуту принялся упрекать:
— Огородники жалуются: не помогаешь. Спихнул звено с плеч и рад.
— Выращу помидорной рассады на гектар. Вот и будет помощь.
— Бригадиру молодому дал бы совет… — Сергей Макарович слегка пнул косачей. — А ты на эту дрянь время тратишь. Дурной пример показываешь!..
Трофим Тимофеевич подхватил связку косачей и приготовился выпрыгнуть из тележки. Забалуев обернулся к нему:
— Куда ты? Довезу до ворот.
— Спасибо и на этом. Хорошего — понемножку!.. Останови коня!
Как только Мальчик замер на месте, старик, оттолкнувшись от сиденья, тяжело перевалился через стенку коробка.
Повесив на плечо связку косачей, он опять зашагал по обочине грязной дороги.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вася Бабкин любил все времена года и еще не так давно жалел, что дни пролетали быстрой вереницей. Даже морозная и вьюжная зима до этого года казалась короткой. А нынче, особенно после поездки в Гляден, все стало иным: зима — бесконечно долгой, дни — утомительно-тягучими. Ни занятия в драматическом кружке, ни охотничьи вылазки в поле, ни тяжелая физическая работа — ничто не успокаивало.
В новогодний вечер Вера хотела что-то сказать ему. Может, съездить к ней еще раз?.. А зачем?.. К чужой невесте!.. Она, конечно, слышала — уши обморозил. И, наверно, видела, как пьяный валялся на улице в снегу? Но ведь выпил-то с горя… Можно понять…
Мать беспокойно посматривала на сына. И ест плохо, и спит мало, и разговаривает неохотно, словно боится расстаться с глубоко затаенными думами. Щеки побледнели, и пятна от порохового ожога стали еще заметнее, будто темные щербины на белой березе.
Ну как же не тревожиться о нем?
Не выдержав, она спросила:
— Что-то, Васятка, нынче ты завял, как перезрелый подсолнух?
— Нет, ничего я…
— Может, тебе пивца сварить?
— Даже не говори…
От одного упоминания о пиве Васю передернуло. А мать продолжала:
— Большой ты. Позвал бы товарищей…
— Каких? С женатиками гулять неловко, с мелюзгой — неинтересно.
Катерина Савельевна задумалась. А ведь в самом деле сын остался без сверстников: одни ушли в армию, другие уехали учиться, третьи обзавелись семьями. Один Вася — неприкаянный. Новых друзей не завел. А без товарищей скучно… Так? Нет, что-то другое. Парень на возрасте, на переломе. Как скворец, весну чует, а перед кем петь — не знает. Или еще хуже: он-то знает, но его слушать не хотят. От неспетых песен сердцу тошно…
Он у нее — последний: с ним да с невесткой век доживать. Не ошибся бы только парень, женился бы на девушке с мягким характером. Вася умом не обижен, но люди не зря говорят: «Молодо — зелено»… Какая-нибудь брошенка или отходка может так закружить парню голову, что он и сам себе будет не рад…
Это — Капа! Догадка отозвалась болью в сердце: у Капитолины сын — годовалый Вовка. Его отец служил в армии. Но он не был зарегистрирован с Кондрашовой и свою связь с ней считал случайной, потому о ребенке и говорили: «Безотцовщина!» Кому нужно такое приданое!..
В колхозе Капа у всех как бельмо на глазу — ленивая из ленивых. Характером неровная: то кричит да словами, как иголками, колет, то маслом тает, то мягкой травкой расстилается. А думает только о нарядах.
Напрасно замолвила за нее, что в саду она может пригодиться. Надо было спровадить куда-нибудь подальше.
Нет, не из-за Капы он. Та бы сразу сказала: «Пойдем расписываться!..» А тут одно сердце страдает, другое не знает. Даже, может быть, не желает знать. И матери вспомнились рассказы о гляденских девушках, которых в начале зимы Вася спас от бурана. Она слышала об этом больше от Шарова, чем от сына. Вася сказал скупо: «Привел в избушку… Переждали девки буран и ушли домой». Только и всего. Неспроста эта скупость на слова.
Однажды поздним вечером, накрывая стол для ужина, Катерина завела разговор о тех девушках. На ее расспросы Вася отвечал, едва сдерживая раздражение, и тем самым выдал половину своей тайны.
— Что же ты не рассказываешь толком? — упрекнула мать. — Девки-то были хорошие?
— Девки везде одинаковые.
— Как их звать?
— Одна Лиза, другая Мотя…
— А третью не запомнил?
— Ну, что ты! На память не обижаюсь.
— Лиза у них звеньевая?
— Нет… — Вася замялся. — Не она…
звеньевая — его любовь.
Мать медленно прошлась по кухне и, остановившись против сына, сидевшего на лавке, посмотрела на залитое румянцем лицо так пристально, что он опустил взгляд.