После того как государь явил знаки своей милости капитану, слуги внесли блюда со всевозможными лакомствами и поставили их пред лицом собрания раджей, военачальников, евнухов и телохранителей, и те принялись вкушать — каждый из своего блюда. И государь потчевал капитана разнообразными по вкусу яствами. Когда же трапеза закончилась, слуги подали пьянящие напитки и пустили по кругу позлащенную чашу, изукрашенную самоцветами. И едва гости захмелели, будто от дурмана базиликовых цветов, запели сладкоголосые певицы и принялись танцевать танцовщицы. Тем временем наступила ночь, и государь удалился во внутренние покои дворца, гости же разошлись по домам.
Войдя в опочивальню, его величество поставил ларец подле своего ложа и, достав из бирюзовой шкатулки сапфиры, один положил на золотой поднос, другой же — в хрустальный флакон. И тотчас закружился сапфир во флаконе, переливаясь и меняя цвета, сияние его озарило терем, и государь с женой, дворцовыми девушками и служанками залюбовались теми многоцветными переливами. А из сапфира полилась несказанно сладостная музыка, звучавшая на сто двенадцать ладов. И все, кто внимал ее звукам, словно бы лишились чувств, восхищенные их многообразием. Тогда павлин и пава, чьи тела были цветом подобны изумруду, глаза изваяны из самоцветов, языки — из безоаров, ноги — из разноцветного мрамора, коготки же — из изумрудов, вышли из драгоценного камня и, распустив хвосты, принялись с несказанным изяществом танцевать на золотом подносе, распевая пантуны и селоки, бейты и шаиры, дабы усладить душу государя и государыни. Государь же любовался ими, восседая на позлащенном троне, изукрашенном самоцветами, в окружении дворцовых девушек и служанок.
Меж тем служанки зажгли китайские фонари, — светильники, свечи и масляные лампы вкруг трона и за расшитой золотом завесой государевой опочивальни. И молвил его величество, обратясь к жене: «О возлюбленная, думается мне, что ежели здесь, на земле, таковы дела Аллаха — преславен Он и возвышен! — Господа миров, чье величие наполняет вселенную, то сколь же поразительны они в мире потустороннем!» Ответствовала государыня: «Воистину справедливы твои слова, как прекрасно лицезреть величие Господа миров, преданность Исмы Ятима и сии невиданные диковины!»
Сказав так, она прилегла на ложе, а государь сел подле и все не мог наслушаться музыкой, лившейся из сапфира, и наглядеться на танцы павлинов. Потом он взял жену к себе на колени и принялся целовать и ласкать ее, нашептывая нежные слова и шутя, дабы усладить ее душу. А дворцовые девушки со служанками приметили, что государь и государыня, предавшиеся любви, подобны солнцу и полной луне, льющим яркий свет; придворные же, окружившие их, — мерцающим звездам. Тогда они опустили завесу в опочивальне, и супруги возлегли за завесой, расшитой золотыми нитями, и голос государя, напевавшего шаир, доносился из-за нее, словно гудение шмеля, пьющего нектар из благоуханного цветка.
Утром государь и государыня поднялись с ложа, отправились в купальню и совершили омовение. Затем облачились в прекрасные одежды, умастились благовониями и воссели на позлащенный трон. Слуги же чередой внесли всевозможные яства, поставили их перед его величеством и его супругой, и те принялись за трапезу в окружении дворцовых девушек и служанок. Насытившись, государь отведал бетеля и начал шутить с женой, веселя ее душу.
Так изо дня в день царственные супруги тешились вместе со всеми обитателями дворца разными диковинами, а Исма Ятим неизменно развлекал его величество всевозможными сказаниями и историями и придумывал различные забавы.
Тот, кому ведома сия повесть, рассказывает, что как-то вечером его величество и государыня Пермейсури Индра веселились с дворцовыми девушками и служанками. Натешившись, они удалились в опочивальню и возлегли там за расшитой золотом завесой, а девушки, как всегда, принялись лакомиться всевозможными фруктами и сладостями и умащаться благовониями. После же все уснули.
Тогда царевна Мехран Лангкави так помыслила в сердце своем: «До каких пор мне скрываться в сапфире? Выйду-ка я из него и сыграю шутку с государем и государыней». Подумав так, она вышла из сапфира, подобная полной луне, встающей в свою четырнадцатую ночь из-за края моря и серебрящей волны искрящимся светом, нестерпимым для глаз. Тот свет, озарявший лицо царевны, заиграл в самоцветах и драгоценных уборах государева терема, однако же сама она своим сиянием затмевала их блеск.