Когда Мехран Лангкави вышла из сапфира, государь заворочался во сне, но спросонок принял ее за лунный свет, льющийся сквозь решетчатые окна терема, повернулся к жене и, натянув на голову одеяло, вновь опочил. Сердце царевны громко забилось, она затрепетала от страха и метнулась назад к сапфиру, однако, видя, что государь по-прежнему спит, молвила, прижимая руки к груди: «Ох, как забилось сердце — почудилось мне, будто государь пробудился». Потом она потихоньку подошла к опочивальне, отдернула парчовую завесу, за которой спал государь с женой, и сказала, улыбнувшись: «Сладок же их сон — я совсем рядом, а они и не слышат».
Подле ложа Мехран Лангкави увидела золотую государеву шкатулку для бетеля, полную до краев, а в ней — цветок. И тот цветок, едва озарило его сияние царевны, раскрылся, будто от первых лучей солнца. Она же, вновь улыбнувшись, молвила: «Обманула я сей цветок, однако нисколько того не стыжусь».
И царевна отведала бетеля из государевой шкатулки и положила початый на золотой поднос. Так жевала она щепотку за щепоткой и клала туда весь початый бетель. Налакомившись, увидела царевна, что подушка государыни усыпана цветами и листьями казуарины, разбросанными словно облака, взяла те цветы и листья, вдохнула их аромат и молвила: «Верно, от аромата цветов благоухают волосы спящей государыни». Затем вновь положила цветы на подушку, уселась на ложе, свесив ноги, и так подумала про себя: «Если проснется государь, я спрячусь в сапфире, пусть тогда меня поищет». С теми мыслями она встала с ложа и вышла из опочивальни, отдернув расшитую золотом завесу.
За завесой царевна увидела дворцовых девушек, спавших глубоким сном на драгоценном покрове, и молвила: «Ах, бесстыдницы, спят в лунную ночь, разметавшись кто так, кто эдак». Потом подошла к другой завесе, отдернула ее и увидела служанок государя, крепко спавших на ковре в разнообразных позах. Вдохнув несказанно прекрасный аромат их тел, молвила Мехран Лангкави: «Терпеть не могу тех, кто спит в лунную ночь, не заботясь о своем виде». И она достала изо рта початый бетель и бросила в горящий светильник. Светильник погас, а Мехран Лангкави вернулась в опочивальню государя и, отдернув завесу, увидела подле его ложа молоденьких прислужниц, спавших глубоким сном кто в той, кто в иной позе: одна — положив голову на ягодицы подруги, другая — ей на спину, третья — на ноги. Улыбнулась царевна-из-сапфира и молвила: «Вправду они малые дети — даже спать не могут без озорства». И царевна вынула из волос цветок чемпаки и бросила в китайский фонарик, вертевшийся из стороны в сторону на нити. Фонарик погас, она же обошла ложе государя и отдернула завесу, на которой золотом были вышиты цветы лотоса, скрывающиеся среди листьев. И, когда рассмотрела ту завесу, сказала: «Воистину превосходна сия работа вышивальщиц!»
За завесой на украшенной золотым шитьем софе царевна-из-сапфира увидела наложниц государя, опочивших в тех позах, в коих застал их сон: иные — пудрясь, иные — умащаясь притираниями, иные — держа в руках зеркала. Улыбнувшись, молвила царевна-из-сапфира: «Верно, нелегко служить государю; одни вот едва успели напудриться перед сном, другие же — лишь руку протянуть к пудре». И, смеясь, прибавила: «Должно быть, эти девушки обмахивали его величество опахалами, оттого так и утомились». Когда же Мехран Лангкави засмеялась, блеснули ее зубы, и их сияние озарило лица Тун Нобат и Тун Ратны Сендари, разбудив девушек, которым почудилось, будто вошел государь и светит им в глаза свечой. Засыпая же вновь, Тун Нобат повернулась на левый бок, а Тун Ратна Сендари — на правый, и рука Тун Ратны Сендари упала при этом на пучок Тун Нобат, так что из ее волос посыпались цветы, украшавшие их, и пучок распустился. Рука же Тун Нобат упала на ухо Тун Ратны Сендари, так что из него выпала серьга и со щеки осыпалась пудра.
И царевна-из-сапфира засмеялась, прикрывая рот рукой, спряталась за завесой и оттуда наблюдала за всеми проделками Тун Ратны Сендари и Тун Нобат, спавших одинаково крепко. После вышла из-за завесы и молвила: «Ох, как от страха бьется сердце!» — а про себя подумала: «Которая же из них любимая наложница государя?»
Меж тем Тун Ратна Сендари вновь заворочалась и, пробормотав спросонья: «О госпожа, не стягивай с меня одеяло», — потянула его к себе, однако попала рукой в черану государя, сломала ноготь и рассыпала бетель. Тотчас попугай, что висел вниз головой, прицепившись к китайскому фонарику, окликнул ее: «Кто там?» Царевна-из-сапфира поспешно вспрыгнула на ложе, где обычно днем отдыхал государь, и спряталась там, завернувшись в шаль. Видя же, что девушка не просыпается, улыбнулась и молвила: «Крепок же у нее сон — ноготь сломался, волосы распустились, а она все спит как ни в чем не бывало. Чудно мне это. Теперь я стану каждую ночь выходить из сапфира, дабы полюбоваться на такую невидаль».