А иногда любимая не терпит выражения жалобы и тяготится, слыша о любовной тоске, и видишь ты тогда, что любящий скрывает свою печаль и сдерживает грусть, храня свой недуг про себя.
Возлюбленный, поистине, клеветник, и, когда обвиняет он, начинаются извинения за любой грех и признания в преступлениях, хотя человек в них и неповинен, но соглашается он со словами возлюбленного и отказывается ему перечить.
Я хорошо знаю человека, которому на беду была послана такая возлюбленная, и она не переставала приписывать ему провинности, хотя за ним не было вины, и обрушивать на него упреки и гнев, хотя кожа его была чиста от греха.
Я скажу стихотворение к одному моему другу — оно приближается к тому, чем мы заняты, хотя и не принадлежит к этому:
Оттуда же:
Но пусть не говорит говорящий, что терпение влюбленного, когда его унижает любимая, — низость души: он ошибется. Мы знаем, что любимая не ровня любящему и не подобна ему, чтобы отплачивать за ее обиды; не относится ее брань и грубость к тому, за что хулят человека, и не остается память о них на долгие годы. Это ведь происходит не в приемных залах халифов и покоях предводителей, где терпеливость навлекла бы презренье, а кротость привела бы к унижению. Ты видишь, что человек увлекается своей рабыней, неволя которой в его власти, и никакое препятствие не мешает ему ее обидеть, — какая же может быть от нее защита?
Что же касается причин гнева из-за оскорбления, то они не таковы. Это бывает лишь между знатными мужами, каждый вздох которых считают и за смыслом речей которых следят, приписывая им отдаленные причины, так как вельможи не роняют слов впустую и не бросают их зря. А любимая — это молодой тростник и гибкая ветка, она проявляет суровость и прощает, когда захочет, а не по какой-нибудь причине. Об этом я говорю:
РассказВот удивительный случай покорности любящего возлюбленной. Я знаю человека, который не спал много ночей и испытывал тяжелые мучения, и разрывали сердце его все виды страсти. Потом он овладел той, кого любил, и возлюбленная ему не отказывала и не отталкивала его, но, когда увидел в ней любящий некоторое отвращение к тому, чего он желал, он оставил ее и от нее удалился — не из-за воздержанности и не вследствие страха, но для того чтобы остановиться на том, что соответствует желанию любимой. И не нашел он в своей душе помощи, чтобы совершить то, к чему не видел у возлюбленной охоты, хотя и испытывал он то, что испытывал.
Я знаю одного человека, который совершил такой поступок, но после раскаивался, так как выяснилась измена любимой. Я сказал об этом:
Это же самое случилось с Абу-ль-Музаффаром Абд ар-Рахманом ибн Ахмадом ибн Махмудом, другом нашим. И я сказал ему одни свои стихи, и он полетел с ними повсюду и заимствовал их у меня, и произносить их стало его привычкой.
РассказОднажды расспрашивал меня Абу Абдаллах Мухаммад ибн Кулейб, из жителей Кайравана, во дни моего пребывания в «Городе» (а это был человек с очень длинным языком, хорошо наученный задавать вопросы во всех отраслях), и сказал он мне, когда речь зашла о любви и ее свойствах: — Если отвратительно той, кого я люблю, меня встречать, и сторонится она близости со мною, — что мне делать? — Я считаю, — ответил я, — что тебе следует стараться привести в свою душу радость, встречаясь с любимой, даже если это ей отвратительно. — А я не считаю, этого, — молвил Абу Абдаллах. — Напротив, я предпочту любовь к ней любви к самому себе и ее желания — своему желанию и буду терпеть и терпеть, хотя бы была в этом гибель. — Я полюбил возлюбленную только ради своей души и для того, чтобы наслаждалась она ее образом, — отвечал я, — и я последую своему побуждению, и подчинюсь своей природе, и пойду по своему пути, желая для души радости. — Это неправое побуждение! — молвил Абу Абдаллах. — Сильнее, чем смерть, то, из-за чего желаешь смерти, и дороже души то, ради чего отдают душу. — Ты отдаешь свою душу не по доброй воле, а по принуждению, — отвечал я, — и если бы было для тебя возможно не отдать ее, ты бы, наверное, ее не отдал. А за добровольный отказ от встречи с любимой достоин ты порицания, так как принуждаешь свою душу и приводишь к ней гибель. — Ты человек доводов, — сказал Абу Абдаллах, — а нет доводов в любви, на которые бы обращали внимание. — Когда приводящий доводы поражен бедствием, — ответил я, и Абу Абдаллах молвил: — А какое бедствие больше любви?