— Почтенный сход выборных, — говорит он. Волостные мужи удивленно прислушиваются: что ему еще надо? — Несколько лет назад в Яагусилла приехал человек со шпагой, из Тарту, начальник уездной полиции, он проверял состояние школьных помещений. Знают ли достопочтенные мужи, что тогда случилось? Начальник полиции тщательно осматривал школу и только качал головой. Выходя из классной комнаты, он вытащил шпагу из ножен и проткнул ею стену. «Вас ист дас, майн херр?» Такой истлевшей и трухлявой была стена школы тогда, но с тех пор прошло много лет. Полицейский начальник запретил заниматься в такой развалюхе и потребовал выстроить новое здание. Но потом наступила смена власти, произошла школьная реформа, и все забылось…
Лицо Краавмейстера заливается краской. Все это штучки школьного наставника, он разжигает их, выборных.
— Волость должна построить новую школу, — заканчивает Поммер при общем молчании.
— Ни я, ни кто-либо из выборных не возражает, школьный дом старый и дряхлый, — отвечает волостной старшина своему старому учителю. — Он и выстроен не под школу, это старая хуторская постройка… Но знаешь ли ты, что волость избрала для решения дела всех этих мужей… — Краавмейстер показывает рукой на горбящихся на скамье людей. — И меня тоже. Мы сами знаем, как и что решать.
— Если вы знаете, почему не решаете? — подзадоривает Поммер.
Старый Кообакене одолел жару, он поглаживает полу своей шубейки и выступает в защиту учителя, он один в волостном парламенте образует демократическую оппозицию.
— Денег нет, это да, так и этак, все это правда, — говорит он, и никто еще не знает, куда он гнет. — В моем роду мой сын первый выучился читать. Кто его учил? Поммер, этот самый Поммер, который сейчас сидит здесь и жалуется: стены школы прогнили, надо благодарить бога, что они еще не свалились ни на чью голову. Почему мы отталкиваем просящую руку учителя? Это наша собственная рука, а мы над этим гогочем как неразумные отроки. Школа нужна для всей волости, а не Поммеру, его дети уже все вышли из школьного возраста. Вы говорите, что нет денег. Денег на белом свете никогда нет… Вот, например, у тебя, Юхан Кууритс, есть деньги? — Скотник вдруг резко оборачивается к выборному.
Юхан не слышит, он дремлет.
— Сейчас, да? — просыпаясь, оторопело спрашивает он.
— Денег нет у меня, нет у Краавмейстера. Если бы они у него были, он бы выстроил себе новый крепкий дом, но нет… Денег нет и у помещика, это я точно знаю. Но пусть их нет! Будь у нас добрая воля выйти из тьмы на свет. Разве только деньги помогают человеку выйти на свет, помогает и усердие. А усердие у нас не должно оскудевать. Мы почти семьсот лет были под баронским гнетом и во тьме, совсем как картошка в подвале, и ни один луч света не будил ни один росток. Но свет приближается с каждым днем, и чем раньше мы построим себе новый школьный дом, тем скорее придем к цели. Вот мой сказ.
Люди слушают Пеэпа внимательно, только Юхан Кууритс снова впадает в дремоту.
Волостной старшина сердито молчит.
Плохо ли говорить какому-то Кообакене или Поммеру! Одного кормит мыза, другой на содержании у волости, хотя волость и сейчас будет еще в долгу у школьного наставника, если дела пойдут так же худо, как шли до сих пор.
Но кто знает, вдруг волость и перестанет быть в долгу перед Поммером и будет ему благодарна лишь за то, что он посадил и взрастил сад… Краавмейстер едва заметно посмеивается. В кармане у него одна совсем необычная бумага.
А разве это к добру, если у волостного старшины в нагрудном кармане такая бумага, какую он не покажет любому и о существовании которой любой и не должен знать?
Из богобоязни и верноподданничества, отчасти из-за ущемленного самолюбия ученик идет против учителя.
Впрочем, еще не время, надо подождать.
— Сейчас о строительстве новой школы не может быть и речи, — говорит он заносчиво. — Позовите Хендрика Ильвеса!
Поммеру пора уходить, но волостной старшина останавливает его движением руки.
— Не уходи, ты нам нужен.
Учитель резко останавливается. Странно, что он вдруг понадобился Краавмейстеру. Неслыханное дело! Обычно все было наоборот.
Входит старый солдат, он высокий, прямой, сухой как посох божий.
Волостные мужи морщат нос, от одежды старика удушливо тянет прелью. Удивляться тут нечему; старик одинок, кому о нем заботиться; но сходу выборных от этого не легче.
— Садись, — приказывает волостной старшина.
Солдат послушно опускается на скамью рядом с Кууритсом. Запах, идущий от соседа, перебивает сон волостного выборного.