Мы снова на мгновение замолчали, но я чувствовал, что Майтрея еще не закончил портрет моего безысходного существования. Он снова перевернулся, все с тем же наслаждением потянулся и лег на спину, уставившись в звездное небо с очевидным выражением совершенного счастья, так напомнившим мне ее облик.
- Ты посмотри на это небо, посмотри на эти далекие звезды! Кстати, может, тебя порадует то, что, пока я наблюдал за тобой на фоне рождения, развития и гибели целых галактик, тебе удавалось достичь невероятных высот. Помню, как жители одной планеты возвели тебя на трон, присвоив тебе титул Чакравартина - вселенского монарха. Я видел, как ты был первым и единственным восходителем на высочайшую вершину другой планеты. Я видел, как ты был женщиной, совершенной, несравненной красоты, я видел тебя сказочно богатым торговцем, самым быстрым бегуном, самым известным ученым, самым гениальным художником, самым бесстрашным воином, - короче, самым прославленным, совершенным и непревзойденным среди всех жителей твоего мира.
И, тем не менее, всякий раз - как ты это знаешь на примере своей нынешней жизни - ты терял свое положение, все менялось на глазах, и вот ты уже становился чуть менее красивым, чуть менее быстрым или чуть менее сильным, а кто-то другой, наоборот, прибавлял в красоте, скорости и силе. Время, безжалостное время влекло тебя вниз, пока ты не падал ниже, чем когда начинал, пока ты не становился хуже, чем когда начинал. И вот ты уже почти ничто - и не просто ничто, а забытое, презираемое всеми ничтожество. Нет такого состояния славы или счастья или материального благополучия или душевного комфорта - в семье или среди друзей - или домашнего уюта, которое со временем не приходило бы в полный упадок, не распадалось бы в конечном счете до мельчайшей пыли. Поверь мне, ведь я столько раз это видел. Ты знаешь, что это правда, ведь я так тебя люблю.
И все было бы не так невыносимо, - продолжал он утвердительным тоном, - если бы мы были все вместе; если бы осознали наше страдание и объединились; если бы все живые существа, как один, выступили против боли и несчастий; если бы все любили и поддерживали друг друга. Но те силы, что движут всем в вашем мире, что создают саму форму вашего существования, не допускают даже и этого; эти силы тащат нас через время, толкают нас перед собой сквозь короткую и неправедную жизнь, полную насилия, лишь изредка позволяя нам передышку, когда мы можем побыть вместе с другими. Мы шагаем по жизни, общаемся с друзьями или возлюбленными, супругами или родными, обретаем утешение, поддержку, душевный комфорт и радость общения друг с другом, а потом эти силы неизбежно разлучают нас, разбивая семьи, ссоря влюбленных, сея недоверие среди вчерашних друзей. Здесь, в этой твоей сфере бытия, нет никого, с кем ты мог бы остаться, никого, с кем ты мог бы прожить больше краткого мига между прошлым и будущим, - и вот тебя уже неумолимо швыряет в это самое будущее, где нет ничего, кроме безысходности полного одиночества. Ты всегда одинок; ты рождаешься в одиночестве, в одиночестве ты бредешь по жизни в этой сфере бытия, а потом ты умираешь, снова, как всегда, один-одинешенек.
Он вздохнул, закрыл глаза и, внутренне совершенно спокойный, снова опустился на траву в безысходности полного отчаяния за мою судьбу и судьбы мира.
Казалось, прошло несколько часов, а мы все лежали на траве.
Размышляя, я все пытался усвоить то, что услышал, постичь этот самый несчастный из миров желаний, описанный самым свободным от желаний существом. Воздух вокруг нас стал постепенно наполняться сиянием, пока наконец все пространство под сводом чинары не пропиталось мягким золотым свечением. Сначала я подумал, что наступил рассвет, и удивился тому, что совсем не чувствую усталости, хотя и должен бы, а потом понял, что это ярким, почти невыносимым раскаленным светом полыхает сам Майтрея, словно излучая новый солнечный свет для цветов и деревьев Сада.
Его глаза медленно и томно приоткрылись, как всегда наполовину, снова напомнив мне ее, всегда пребывавшую в недоступном моему пониманию состоянии таинственного наслаждения. Он широко улыбнулся мне и прошептал:
- Ну а теперь давай уже свой вопрос.
Ну и что можно спросить у существа, которое и так знает все, что я когда-либо говорил или собираюсь сказать? Однако наиболее очевидные вопросы, которые больше других мучили меня, вдруг так и посыпались на него.