На этот раз ждать пришлось недолго, да и разочарование не заставило себя ждать: я почувствовал, что кто-то идет ко мне в темноте от калитки, но это были совсем не ее шаги. Это была не летящая походка юной богини, а мерная, но вместе с тем бодрая и деловитая поступь, вдобавок ко всему весьма тяжелая. Я обернулся и увидел великого Мастера медитации Камалашилу.
Он не имел ничего общего с тем образом, который мы привыкли рисовать в своем воображении; я ожидал разглядеть в его лице и теле суровую внешность аскета: попробуй-ка час за часом неподвижно сидеть в глубоком созерцании на краю каменной скалы где-то в Гималаях, да еще и одиннадцать столетий назад. Но теперь я видел живого человека, а не плод своего воображения, и он был совсем не похож на этот плод. Он был среднего роста, его монашеские одежды были слишком высоко подоткнуты - почти до колен, что придавало ему несерьезный вид - просто мальчуган какой-то. Его темнокожее индийское лицо тоже вполне соответствовало такому определению: полные щеки, всегда готовые расплыться в улыбке, смешной толстый нос, недобритые пучки седых волос на макушке, но самое главное - постоянно смеющиеся сверкающие глазки, вполне отражающие его собственное настроение.
- Ты хочешь найти Путь! - сказал он утвердительно.
- А то! - поспешно ответил я, потому что, узнав истинное страдание, наполняющее этот мир, не мог больше спокойно сидеть и дожидаться, когда спасение само свалится ко мне в руки.
- Ну и почему нет-то? - засмеялся он. - Нет-то почему?
- Я хочу узнать, почему умерла моя мать, - угрюмо промолвил я, - хочу знать, мог ли я хоть как-то ей помочь, а может быть, и сейчас еще смогу сделать что-нибудь для нее. А еще я хочу понять, неужели все должно происходить так, как происходит всегда.
- Да! Да! - прокричал в ответ Камалашила. - Еще как сможешь!
Почему нет-то? Тебе надо уже научиться созерцать!
С этими словами он плюхнулся на траву около чинары, помнящей так много нежных ночей, проведенных с ней под этим покровом.
Жестом он пригласил меня сесть рядом с ним. Я немного занимался медитацией с друзьями по Академии, кое-что об этом читал, так что, недолго думая, уселся на землю, выпрямил спину, сложил ноги крестнакрест, закрыл глаза и постарался вообще больше ни о чем не думать.
Индиец хихикнул и звонко хлопнул меня по спине.
- Не спи, замерзнешь! Ты что же это такое делаешь! - весело спросил он.
- Созерцаю! - гордо ответил я.
- А вот стометровку ты побежал бы без разминки? - снова радостно обратился он ко мне.
- Ну уж нет.
- Вот и давай уже сделаем разминку! - засмеялся мой наставник и вскочил на ноги.
- Разминку? Это как? - сварливо переспросил я, нехотя поднимаясь и представляя себе всякие там отжимания, приседания, растяжки и прочие неприятные вещи.
Первый раз Камалашила взглянул на меня чуток построже.
- Все хотят созерцать! Никто не знает - как! Приступаем к правильной разминке! - приказал он.
- Да что за разминка-то такая?
- Начнем с уборки! - крикнул он и забегал вокруг газончика, ловко нагибаясь, несмотря на кругленький животик, и поднимая редкие опавшие листья и ветви. Вскоре поверхность газона стала чистой и гладкой. Она так и сияла в лунном свете, как бы приглашая сесть посозерцать. - Вот так и в комнате своей прибирай, ладно?
- Уговорил, - ответил я, усаживаясь.
- Не забудь про подношения! - завопил он.
- Какие еще подношения? - поинтересовался я.
- К нам идут очень важные гости! - хихикнул в ответ Камалашила.
- К их приходу надо подготовить соответствующие подарки!
Я с сомнением покосился на калитку Сада, ожидая, что оттуда прибежит целая толпа развеселых практиков медитации вроде его самого, и, никого не увидев, переспросил:
- Кто-то к нам идет?
- Не беспокойся, тебе их не увидеть! - ответил индиец и, подойдя к деревянной скамейке, достал из-за пазухи мешочек с крошечными глиняными чашечками, которые он тут же начал выстраивать в ряд.
Наполнив водой из фонтана три из них, он подошел к кусту терновника, произнес в его адрес что-то похожее на молитву или просьбу, после чего сорвал с его макушки цветок и поместил его в четвертую чашечку.