Нет, голос не тот. Таким не критикуют. По шёрстке гладит.
И Сергей Макарович снова сник. Недоброе предчувствие не обмануло его, — Бобриков заговорил о двух посевах конопли. Сейчас засыплет упрёками. Председатель виноват! А посмотрел бы, какие верёвки вышли — рвутся! Да… да, выводы делать рано…
— Хозяйственные результаты ещё очень далеки. Может быть, потребуются десятилетия опытной работы, — продолжал Бобриков. — Но смелое начинание достойно одобрения. Бесспорно, Дорогиной надо было кое-что подсказать, в чём-то поправить её. А вместо этого рутинёры расставили рогатки на пути и нарыли волчьих ям. К нашему стыду, среди них оказались отдельные агрономы. Нашли общий язык с Забалуевым. И их никто не призвал к порядку. Не потому ли Дорогина забросила свои опыты, что её ударили по рукам?
— Не потому, — подала голос Вера.
Забалуеву хотелось крикнуть: «Слышали?! Не сваливает на меня своей прорухи!..»
Началось обсуждение вопроса о названии нового колхоза. Из зала крикнули:
— Оставить «Красный партизан»!
Тут уж Сергей Макарович не мог утерпеть.
— Зачем менять название? — громко спросил он, подымаясь на ноги. — Я так думаю…
— Мы и говорим — не надо менять, — перебили его. — Оставим наше старое.
— Предлагаю, — повысил голос Забалуев, — называть по-нашему…
— А мы не согласны!
— Колхозы слились, а он рассуждает о «нашем» и «вашем». Теперь всё — наше.
— А о круглой печати не подумали? — продолжал Сергей Макарович. — Заказывать новую — дело хлопотное. И денег стоит!
— Ничего, как-нибудь заплатим! В крайности, ссуду возьмём!!
В зале смеялись, шумели. Забалуева никто не слушал, и он укоризненно покосился на Огнева, дескать, какой же ты председатель, если не можешь навести порядка.
Никита Родионович постучал карандашом по графину с водой, и шум начал понемножку утихать. Забалуев стоял и ждал тишины, намереваясь продолжить речь в защиту своего предложения. Но в это время из первого ряда поднялась Вера, словно пружиной подкинуло её вверх. Она воспользовалась тишиной раньше его:
— Колхоз — новый, и название дадим новое.
Сергей Макарович тяжело опустился на стул и опять подпёр голову рукой.
Той порой Вера предложила:
— Давайте назовём — «Победа»!
— Вот это — дело!
— Хорошее название! — поддержали сразу несколько голосов.
«Может, и хорошее, но короткое, — думал. Забалуев, привыкший к названию из двух слов. — Надо сказать — над кем или над чем…» И как бы в ответ на его раздумье в зале прыснул со смеху какой-то бойкий шутник:
— Над Забалуевым победа!
Огневу не сразу удалось остановить неугомонных пересмешников.
— Мы собрались не для шуток, — строго напомнил он. — Дело большое, серьёзное…
Предложение Веры он поставил на голосование. Забалуев, побагровев, расстегнул две пуговицы гимнастёрки, в задумчивости медленно поднял вялую руку, когда уже все проголосовали.
— Ты, Сергей Макарович, против? — спросил Огнев.
— Чего ты суетишься — не понимаю. Я — «за».
— Таким образом, название принято единогласно.
В зале заплескались аплодисменты, дополняемые весёлым смехом, и Сергею Макаровичу стало ясно, что зря Анисимовна варила медовуху. Не выберут его. Даже не помянут…
Но его упомянули. Едва Штромин успел произнести несколько слов о том, что крупному колхозу нужны сильное правление и хорошо подготовленный председатель, как в глубине зала поднялась Фёкла Скрипунова:
— А Забалуев-то што, не годится? Человек свой. Доморощенный. И мы все, как есть, к нему привыкшие…
На неё зашикали, закричали. Огнев опять постучал карандашом. Но Фёкла была не из робких. Уж если она завела разговор, то доведёт до конца.
— Не стучи, Микитушка, — продолжала она. — Я про всё скажу…
Подойдя к самой сцене, она уставилась глазами на Штромина:
— Ежели теперича Забалуев пришёлся не ко двору, посчитали, что у него силушки не хватит, так впрягайтесь-ка сами к нам в коренники. Вот што я присоветую!..
В зале опять засмеялись. Фёкла, не унимаясь, указала рукой на Штромина:
— Самый первый мужик в районе! Сильней-то его нет. Чего же ещё думать да головушки утруждать? — Оглянулась на зал. — Говорите, нельзя ему? С должности не отпустят? А мы все, как есть, подымем за него руки. Вот и закон!
Присматриваясь к каждому человеку, Штромин видел: одни возмущены хитроватой настойчивостью Скрипуновой, другие посмеиваются над ней, а третьи, — сторонники Забалуева, — готовы поддержать её, и он сказал: