— А что она сейчас, яблоня эта, слышит, что мы говорим, или нет? — спросил Ваня, взглянув на яблоню.
— Может, и слышит, — ответил Васятка. — Раз живёт, значит, чувствует. Эвона, какой сук кто-то отворотил, — показал он на затухлый сук, валявшийся у забора. — Вы небось сломали?
— Разве нам такой сломать, — сказал Саша. — Это либо больничные, либо наши с пивного.
— И вы теперь там, в Ясной, больше не воруете? — продолжал интересоваться занятый какими-то мыслями Колька.
— Нет, мы слово дали Льву Николаевичу. А вы будете? — спросил Васятка.
— Мы стали ждать, что скажет Саша.
— Мы тоже не будем, — ответил он и, оглядев своих товарищей, сказал: — А если кто полезет, то вот, видали? — показал он всем крепкий кулак.
— Может, ты сам выдумал, что дерево дышит? — глядя на клён, недоверчиво спросил Ваня.
— Ей-богу, Лев Николаевич говорил. И больно, сказал, ему бывает, дереву.
Мы посмотрели на сад, на яблони с обвисшими от тяжести ветвями, и нам показалось, что они стоят, как живые, листочки шевелятся. В саду тихо, ветра нет. Значит, дышат.
Слова Толстого, что дереву бывает, больно и что оно так же дышит, как и человек, запали нам в душу на всю жизнь.
Наступила зима. Мы соорудили в морозовском саду высокую гору. С неё был виден сад Толстого. Однажды мы увидели, что Лев Николаевич с сыном и дворником сооружают гору на своём кургане. Заметив нас, Лев Николаевич крикнул:
— Идите помогать. Вместе кататься будем!
Через пять минут мы были в саду. Притащили свои салазки, лопаты, и работа закипела. Мы подвозили на санках снег и, спотыкаясь и скатываясь вниз, тянули его на курган. Гора росла. Усерднее всех помогал Льву Николаевичу наш неутомимый Саша. Скоро сынок Льва Николаевича выдохся и незаметно исчез. В стороне стояли и нетерпеливо ждали, когда гора будет готова, одетые в тёплые шубки и капоры какие-то девочки. Самая маленькая из них то и дело спрашивала Льва Николаевича, скоро ли можно будет кататься.
— Скоро, деточка, скоро, — ласково отвечал ей Толстой, вытирая с лица пот.
Когда гора была готова и утоптана, решено было её полить. Колодец был тут же, в саду. Лев Николаевич навесил ведро на жёлоб колодца и стал качать воду. Ухватились и мы за коромысло колодца… На помощь пришёл Афанасий, и через час гора на лёгком морозе превратилась в ледяную.
Следующий день был воскресенье. С раннего утра мы толпились у ворот Толстого и нетерпеливо ждали приглашения кататься. Своя гора нас уже не интересовала.
— Как он сегодня? — робко спросил Афанасия Саша.
— Ничего, — ответил тот. — Весёлый. Обождите, скоро выйдет, — и пошёл в людскую.
Ждали мы Льва Николаевича долго. У нас посинели носы, руки. Вдруг появляется Афанасий и говорит:
— Входите, но только чтобы не баловать. Слышите?
У горы мы увидели Льва Николаевича и тех девочек, которые были накануне. К нашему изумлению, гора была обсажена ёлочками и на двух из них висели ёлочные украшения: бумажные фонарики, флажки, бусы. Сад огласился нашим криком, смехом, спором, и катанье началось. Не удержался и Лев Николаевич. Посадив в санки перед собою маленькую девочку, прокатился с нею раза два. Когда Толстых позвали завтракать, Лев Николаевич собрал нас и сказал:
— Замечательная гора, ребята. Спасибо вам. Подождите меня.
Через некоторое время он вернулся с большим пакетом и дал каждому из нас по два крымских яблока, по вяземскому прянику и по большой шоколадной конфете. Шоколад был для нас лакомством недоступным. Мы видели его только в руках торговцев и на окнах магазинов. И вдруг — у каждого из нас по целой шоколадной конфете. Мы откусывали по маленькому кусочку и с таким наслаждением смаковали, что умильнее наших рож едва ли кто тогда видел.
— Завтра, ребята, каток будем делать, — улыбаясь, сказал Лев Николаевич. — У кого из вас нет коньков?
Не оказалось коньков у Кольки и Илюши.
— Я вам куплю, — пообещал Лев Николаевич и погладил Кольку по щеке.
Три дня мы не уходили из сада Толстого. Как только прибежим из школы, сейчас же летим к нему в сад делать каток. И мы так усердно качали воду из колодца и поливали аллеи сада, что нам здорово попадало дома за промокшие валенки. Поливал каток и Лев Николаевич. Мог бы это сделать и дворник, но Лев Николаевич любил всё делать сам и нам говорил, чтобы мы не гнушались никакими трудами помогать другим.