Не знаю, старалась она или нет, но после того первого прикосновения мне пришлось не так уж долго ждать настоящего поцелуя. Я тогда пришел вечером домой с огромной охапкой пионов. Хозяйка сада, где я работал (садовником, да. И занятие у меня не из тех, что девушкам нравится, но ни к чему другому мои руки и голова не приспособлены) распорядилась срезать все цветы, полегшие из-за ливня. Я сам с утра подпорки ставил, да все оказалось впустую. Уж больно сильный дождь прошел, а шапки цветов были чересчур велики. Огромные пионы (мне таких раньше видеть не доводилось) собрали воду меж бессчетных ароматных лепестков и притянули стебли к земле, где белоснежная краса оказалась измызганной черными брызгами размокшей почвы. Вот и поступило распоряжение: все полегшие цветы срезать и выбросить. Для букета, они, мол, слишком грязные. С хозяевами, понятное дело, не спорят. Получилась целая охапка пионов, некоторые осыпались, а остальные я отнес к бочке с водой и окунул туда. Не успевшая присохнуть земля отмылась, и следа не осталось.
Вечером принес я цветы домой, она увидела белоснежный сугроб, и замерла.
— Это тебе, — говорю. — Подержи, я ведро воды принесу, туда и поставим.
Она цветы взяла, к груди прижала и лицо в них окунула. Я стою как болван и на нее смотрю, про ведро забыл. А она от букета оторвалась и на меня взглянула, улыбается, глаза сияют.
— Пионы, — шепчет, — белые. Мои любимые. Мне никто такого букета не дарил. А пахнут как… — и снова лицом в них зарылась.
Я скорей за водой сбегал, она цветы поставила, аккуратно, красиво, чуть ли не погладила каждый. Потом поднялась и шагнула ко мне.
— Спасибо! — обвила руками мою шею и поцеловала в губы, по-настоящему.
Чего мне стоило сдержаться! На поцелуй-то я ответил, и то не совсем так, как хотел бы, а уж дальше… Но чувствовал, рано еще. Да и она не настаивала. Поцеловала и отошла. Снова стала букет поправлять, на меня не смотрела, только разрумянилась очень.
Потом как-то ночью сама ко мне пришла. Я всегда отдельно спал, на топчане каком-нибудь или на лавке, а она на кровати за занавеской. В ту ночь я уж дремать начал, как вдруг кто-то моего плеча коснулся и тихонько по имени окликнул. Сажусь, смотрю: она рядом стоит. На столе свеча горит, а занавеска отдернута, чего раньше никогда не случалось.
— Довольно тебе одному спать.
Я не ответил, посмотрел внимательно ей в лицо. Она глаз не отвела, мне показалось, покраснела только чуть-чуть. Хотя при свете свечи не очень-то разберешь.
— Ты твердо решила? Жалеть не будешь?
Она головой замотала.
— Нет-нет, не буду. Я долго думала. Я правда хочу.
Я вздохнул. Чего она правда хочет? Меня? Ох, не верится… Отблагодарить? Это уже больше похоже на правду. Попробовать наладить собственную жизнь? Может быть. Да мне-то, по большому счету, какая разница? Неужели откажусь, раз она сама предлагает? Нет, не получится. Может, и правильнее было б, но не получится.
И я пошел за ней к кровати. Она села, потянула меня к себе, судорожно впилась в губы. Едва ли не одновременно стала стаскивать с себя рубашку.
— Не спеши, — перехватил ее руку, обнял, стал гладить, успокаивая. Тонкая ткань ничуть не мешала. Я слишком долго ждал этого момента, и насладиться хотел сполна. Насладиться в первую очередь ее наслаждением. Знаю, иной раз торопливость и пыл заводят невероятно, но нам тогда они были не к чему. Первый раз — это не встреча влюбленных после долгой разлуки.
Я снял с нее рубашку, медленно, осторожно. Она на какое-то время поддалась мне, а потом вновь заспешила, резко выдернула руку из узкого манжета.
— Скорей, пожалуйста!
— Если хочешь скорей, значит, не хочешь совсем. Не заставляй себя, такой близости мне не нужно.
Она всхлипнула. Я прижал ее к себе, стал гладить по голове.
— Я хочу, — забормотала она. — Ты такой хороший, я хочу. Соскучилась по объятиям, теплу, по мужским рукам… И ты хочешь, я понимаю… Но…
— Не нужно это делать только ради меня. Я терпеливый, могу еще подождать. Не торопись, подумай хорошенько…
— Не надо больше ждать, — она немного успокоилась, взглянула мне в лицо, запустила пальцы в волосы…
А потом был поцелуй, долгий, нежный. Моя ладонь на ее груди и сладостное ощущение твердеющего соска… Ее рука скользнула было мне под рубаху и замерла. Она снова напряглась.
— Могу к себе уйти… — с трудом выдавил я.
— Нет! Не уходи. Мне хорошо с тобой, но сама я не могу…
— И не нужно. Просто позволь все сделать мне.
— Но… Я же должна приласкать тебя…
Вот урод! Как он с ней обращался, что вбил в голову? Только бы не спугнуть ее злостью, тем более, что злюсь не на нее… Слова подбирались с трудом.
— Ты пригласила меня провести вместе ночь, какой еще ласки желать? Мне будет хорошо, если ты получишь удовольствие. Я люблю тебя, для меня нет большего наслаждения, чем дарить радость тебе.
Она поняла и тут же успокоилась, расслабилась. Стала мягкой, податливой, нежной. А я просто потерял голову. Любил ее, будто во сне. В каком-то смысле так, наверное, и было. Сбывалось то, о чем я не смел мечтать. И даже легчайшие ее прикосновения вызывали ощущения, которые по силе вряд ли могли соперничать с самыми откровенными, изощренными ласками.